Киевские ночи

«Погоди, погоди! — сдерживал он полет своей фантазии. — Крушина всегда напоминает: «А где обыденные дела, которые тоже являются большой политикой? О деле, о деле писать надо…» Ладно. Марат размахнется на такое дело, что его сам Чубарь, член политбюро, пригласит на заседание Совнаркома. Там уже прочитали его статью, напечатанную во всей прессе. А в статье генеральное предложение: «Создадим следом за заводами-гигантами колхоз-великан «Красная Полтавщина». Долой распыленность и кустарщину (ох, эта ненавистная ему кустарщина!). Двинуть на места отряды тракторов и разных других машин. Мобилизовать ударные комсомольские роты и батальоны. Каждый район — агроотдел, каждое село — бригада. Единый план, единый центр. И радиосвязь… Окружное руководство, — как же его назвать? Окрколхозцентр? Надо бы как-нибудь позвучнее. Славно было бы такое словцо вставить: «ассоциация». Товарищ Чубарь спрашивает: «У вас есть еще какие-нибудь предложения, товарищ Стальной?..»

Все ему будут завидовать. И Толя с его рифмочками. И Игорь, у которого сотни книг в голове. Не прицепится к его громовым статьям и этот старорежимный литредактор — все запятые будут на месте! А Плахоття прочитает и скажет…

Дверь распахнулась. Марат вздрогнул. На пороге стоял Плахоття.

— Стальной! На окружное совещание кооперативного актива. Сорок строк. Вопросов нет? Шагом марш!

Марат пошел на совещание. Выслушал множество речей. Потом написал сорок строк. Но мысли-мечты неотступно преследовали его.

Не оставили его и тогда, когда все вместе пошли в музей. Походы эти Марат не любил. Слово «музей» напоминало Веру. Не хотелось даже самому себе признаться, что его притягивает и тревожит образ этой девушки, пришедшей из незнакомого ему мира, из чужого лагеря. Он подсознательно угадывал в ней сильную натуру, глубокий характер. Попробуй с такой идти рядом!

«Глупости, — обрывал Марат беспорядочное течение мыслей, — ей надо было бы подтянуться, чтоб идти с нами в ногу. К черту!.. Зачем голову себе забивать? Пускай рифмач Толька о ней думает. Поэты любят всякие фантазии».

Вчера Толя сказал ему: «Я видел ее… из березовой рощи». — «Ну и что?» — хрипло произнес Марат, словно кто-то сдавил ему горло. «На вокзале… Может, уезжала куда-нибудь…» — «Пускай едет. Жаль тебе, что ли?»— «Жаль», — признался Толя. «Что ж ты не побежал за ней?» — «Смеешься? А может быть, это именно та, за которой надо бежать на край света?» — «Беги! — бросил Марат и ехидно подмигнул: — А Наталка?» — «Что Наталка? — удивился Толя. — С Наталкой мы дружим. Она чудесный товарищ». Марат засмеялся. Эх Толя-разиня! Он, верно, и в самом деле ни разу не поцеловался с Наталкой.

После этого разговора Марат все чаще стал поглядывать на Наталку. Ему приятно было вспоминать, как она восторженно слушала рассказ о Тракторострое. Он заметил, что под его пристальным взглядом Наталка шире раскрывала глаза, полные милой беззащитности. Потом она стала хмуриться, смущаться, маленькие ушки смешно краснели. Марат довольно улыбался — это всегда у девчат. Но недолго хмурятся такие бровки. Эх, Наталка, недаром говорят — клин клином!..

— Сегодня, — сказал Крушина, — должен был прийти агроном, которого стоит послушать… Чтоб мы случайно не спутали овес с овсюгом, как еще путает кое-кто Бабеля с Бебелем. Да вот позвонили — уехал этот агроном в район. Знал бы раньше, попросил бы Филиппа Остаповича. На литературном фронте интересные новости. Это и в самом деле — фронт!

— А в каком окопе он сидит? — спросил Марат.

Под пристальным взглядом Крушины усмешка Марата погасла.

— В советском, друг мой, — ответил Крушина. — Вне всякого сомнения.

Марат только подумал: «Боец!.. С галстучком и манжетками».

— И Степан Демидович захворал, — с досадой сказал Крушина. — У него тоже интересного полный короб. Знаете ли вы, что наш знаток языка уже много лет собирает народные пословицы? Вот этакий том мудрости! Разживемся бумагой — сами напечатаем… Послушайте только: «Где слова жирны, там дела постны! Слыхать пустой воз по грохоту колес. Мелко плавает — зад видно…» Ну, как? — засмеялся Крушина. — Вот уж точно сказано: пословица недаром молвится.

— А если б нам наряду с фельетоном и такой уголок — пословицы? — вслух подумал Дробот.

— Дело… В ближайшее воскресенье и начнем. Ну что ж, товарищи, один уехал, другого нет. Посидим немного сами, погуторим.

— А о чем? — спросил Игорь.

— О текущем моменте! — предложил Марат.

Тридцатый год! Огромные афиши. Митинги и собрания. «Текущий момент!» Все переплелось в этом простом и сложном понятии. Недавний ультиматум лорда Керзона и пятилетка, колхозная весна и козни всяческих Макдональдов — Вандервельдов…

Крушина улыбнулся. Долгий разговор! Да и материал новый надо было подобрать. Не перемалывать же известное по газетам. И почему непременно должна быть какая-нибудь особенная тема? Полезно поговорить и о своих, редакционных делах…

— Например?

— Например? — повторил Крушина. — Скажем так. Как-то слышал я, кто-то из вас сказал: мы — журналисты.

— А кто же мы? — насторожился Марат.