Киевские ночи

Может, я еще ничего не смыслю в коммерции,
Может, я еще живу по инерции
(По-нашему — «с разгона»),
Но в кой-каких делах не могу найти пристойного тона.
Обычно бывает так: поэт ты —
Сотрудник органа власти,—
Значит, пой на страницах газеты,
Что, мол, все хорошо и все счастливы…
Я не могу на рифмы наводить лак
(Такова большевистская натура),
Не завидую лаврам писак
И прилизанным трубадурам.
Если что не так у нас
(Я — не гордый…) —
P-раз! Р-раз!
Стихом — по морде!

— Здорово! — вырвалось у Марата.

— Видите! — Крушина посмотрел на каждого. — Поэт, лирик, но когда нужна метла — не деликатничай! Стихом по морде!.. Презирал тех, кто наводит лак на живое слово. Что торгуют словом. Революции нужны бойцы, солдаты, а не лакеи и приказчики. Вот в чем суть!

Он поднялся и стал торопливо перебирать бумаги.

— Так-то, мальчики…

И вдруг замахал руками.

— Заговорился, заговорился я тут, а работа-забота… Кто ее за нас сделает?

17

В музее Марату было скучно. Должен был по чьей-то прихоти зря тратить дорогое время.

Однако он сделал вид, что глубоко заинтересован, чтоб ни в чем не отставать от Игоря и Дробота. Да еще от Наталки, которую к этим экскурсиям привлек Толя.

В первый раз их приветливо встретил Заболотный и прочитал, как он выразился, вступительную лекцию.

Пенсне. Длинное, морщинистое лицо. Длинная — чуть не до колен — темно-серая «толстовка», подпоясанная узеньким ремешком. Все это делало его похожим на старого учителя из предместья. «Не мог он надеть френч и галифе?» — подумал Марат.

Посреди зала — чумацкий воз и чумак — с трубкой в зубах, стоит как живой! Загляделся вдаль. Может, туда, где над огромным макетом горят светящиеся буквы: «Видны шляхи полтавские…» Почему кавычки? — подумал Марат. Откуда это, кто написал? И все я должен помнить.

Шляхи, шляхи! Много чего они перевидали. Торчат на раздорожье скифские чучела — каменные бабы. Вздымаются курганы — казацкие могилы. И татары поили своих коней в Ворскле. И шведы. Скрестились здесь кровавые пути Петра и Мазепы.

Отгремели давние времена. Ну и что ж? Отгремели навеки. И что этот гром, если сравнить его с нашими днями? Смехота!

Марат слушал Заболотного с удивлением. Неужели его, старого партийца, и вправду так интересуют эти трухлявые находки — прадедовские пушки, деревянное орало и казацкие грамоты? И даже старинная одежда опишнянских или решетиловских баб…

Наталка благоговейно ловила каждое слово Заболотного и иногда шептала: «И у нас так вышивают… И у нас такие петушки…» Дробот и Игорь дотошно выспрашивали разные подробности. Марат молчал. «Что они тут, до утра толочься будут?» Мысли его вертелись вокруг другого… «Как это так? Во всем мире идут жестокие классовые бои. Внутри страны всё кипит, всё клокочет. Пятилетка!.. А здесь, в му-зе-е, большевик с таким стажем ковыряется в какой-то там старине и радуется, что, скажем, в Гадячском уездном архиве найдено несколько заплесневелых бумажек о Сковороде, а где-то в другом месте — еще более важные (ха!) документы времен Хмельницкого… И еще — даже руками замахал! — среди бумаг жандармского управления найдены очень ценные материалы о крестьянских бунтах накануне революции 1905 года… Владимир Короленко о них писал… Оказывается, Короленко и жил в Полтаве. А какое это имеет значение на сегодняшний день? Мыши, и то побрезговали этой писаниной. А Заболотный, большевик с подпольным стажем, радуется, ахает и охает… Мне б его партийный стаж!» — думал Марат.

Он уже не слышал мягкого басовитого голоса Заболотного. Перед глазами вставали соблазнительные картины, заслонявшие все будничное, повседневное. Он идет — не в такой (мешок на плечах) «толстовке», не в смешных ботинках. На нем френч и галифе, хромовые сапоги, кожаная куртка. Шаг быстрый, решительный. Голос твердый, даже суровый. Он организовывает, он приказывает…

— Здорово! — сказал Толя.

Марат удивленно взглянул на него.

— Что здорово?

— Ты не слышал, что ли? — толкнул его локтем Дробот. — Про Сорочинскую трагедию…

— А-а, — протянул Марат и, чтоб не встретиться глазами с Заболотным, наклонился к стенду.

Когда выходили из музея, Марат придержал за локоть Наталку.

— Пойдем в кино?

— Все вместе?

— Нет, вдвоем.

Наталка покачала головой.

— Почему?

Она бросила на него непонятный взгляд. Марат не увидел таившейся в нем тревоги. А все, чего он не понимал, раздражало его. Он сжал ей пальцы:

— Пойдем…

Но его слова перебил веселый голос Толи:

— Друзья! Чай с пирожными. Всей компанией. Я угощаю!

— Наш поэт где-то оторвал, — догадался Игорь.

— Оторвал! Стихотворение в журнале «Молодняк». Сам Павло Усенко похвалил… — Толя вздернул пальцем нос и прыснул.