Самолет слегка развернулся, и солнечный свет ушел с лица Мор, по щеке ее пролегла темная тень.
– Я все думаю о той ночи в доме, – произнесла она неожиданно слабым голосом. – У меня такое чувство, будто что-то тогда случилось. Но я не могу толком вспомнить что.
Сэм внезапно ощутил, как Мор прижимается к нему всем телом, как его пальцы касаются ее кожи, а его губы – ее губ.
«Сон, – понял он. – Той ночью мне снился сон. О ней. О нас».
Воспоминания вернулись, водопадом обрушились на него из темноты. Вкус ее губ. Запах ее кожи. То, как скользили пальцы по ее покрытой испариной плоти, пока он все глубже и глубже проваливался в кромешную черноту ее зрачка.
Сердце заметалось в груди, точно дикий зверь в клетке.
– Каким оно было? – спросила Мор.
Сэм насторожился:
– Каким было что?
– Когда вы прекращали писать. Как оно выглядело? В смысле когда вы наконец его увидели.
Расскажи ей.
«Она не поймет», – остерег здравый смысл.
Сэм наклонился вперед, сложил ладони вместе. Сделал глубокий вдох, но промолчал.
Еще рано.
«Она поймет, – заверил он себя. – Потому что ей доводилось испытывать боль. Как и тебе».
Он опустил взгляд на свои ладони. Он складывал их так, когда молился, когда был маленьким мальчиком, когда в нем еще была вера.
– Оно выглядело как моя мать.
Мор повернулась к нему от иллюминатора. Смерила пристальным взглядом:
– Как ваша мать? Она погибла во время пожара, верно?
Сэм не ответил сразу. Он медленно покачал головой.
– Верно. Пожар был, но… – Он с усилием сглотнул. – Погибла она не от огня.
– Что вы хотите сказать?
Десятилетний Сэмми Мак-Гарвер стоял перед пылающей преисподней, которая когда-то была простеньким сельским домом. Внутри было тело его матери, но убил ее не огонь. Она уже была мертва.
А рядом стоял Джек.
– Об этом нельзя рассказывать никому, – сказал он. – Даже папе.
Тогда Сэм вырвался из рук брата и бросился в огонь.
Сэм потер обожженную кожу на левом предплечье:
– Мать ненавидела нас – меня и моего брата. Она винила нас во всех своих несчастьях. Она жалела, что родила нас, она не хотела семейной жизни и ощущала себя в западне. Поэтому она выпивала, орала на нас, оскорбляла. Называла нас никчемными. Называла нас мелкими неблагодарными говнюками. А когда этого оказывалось мало для поднятия настроения, она нас била.
Мор наклонилась к Сэму:
– А ваш отец?
– Он был слабый человек. Честно говоря, я думаю, он ее боялся. Он пытался ее успокаивать, урезонивать, но… – Сэм крепче сжал предплечье, потер большим пальцем сморщившуюся кожу. – Я знал, что папа нас защищать не будет. Я, кажется, с самых ранних лет понимал, что противостоять матери можем только мы с Джеком.
Сэм бросил взгляд на переднюю часть салона. Никто не обращал на них с Мор внимания. На расстоянии и сквозь шум двигателя их разговор никак нельзя было услышать. Однако Сэму казалось, что подслушивают все: Себастьян, Дэниел, Уэйнрайт. И даже дом, далеко-далеко внизу, ловит каждое его слово.
«Стой. Не давайся им», – предупредил внутренний голос.
Мор, судя по всему, почувствовала его страх. Она перекинула свою черную косу через плечо и зажала ее конец в ладони, словно вытяжной трос парашюта, за который можно дернуть, если все станет слишком серьезно.
– Мне оно явилось в виде моего бывшего парня, – сказала тихо, доверительно, почти шепотом. – Его звали Бобби. Я была молодая, только-только школу закончила, и жила в поганой халупе в поганом пустынном городишке к северо-востоку от Лос-Анджелеса. Тогда я еще не была Ти-Кэй Мор. Я была просто порядочной девочкой-католичкой по имени Тереза Кэтрин, а Бобби был для меня всем. Пока не сделал это.
Она показала на свой деформированный зрачок.
Сэм невольно открыл рот, но понятия не имел, что сказать.
– Сочувствую, – наконец выговорил он.
– Сочувствовать мне не нужно, – ответила Мор. – Я привыкла, что Бобби меня колотит. Побои просто стали частью моей жизни. Но когда я впервые увидела в зеркале свой глаз, когда я увидела эту открывшуюся бездну, это было словно заглянуть в другую вселенную, во вселенную, где я больше не обязана быть хорошей, послушной Терезой. Поэтому однажды я просто от него ушла. Перебралась в Лос-Анджелес, и там на свет появилась Ти-Кэй Мор. А с Бобби я больше не встречалась.
– До прошлой осени, – сказал Сэм.
Мор кивнула:
– Я начала слышать, как он зовет меня откуда-то из глубины моего дома: «Тереза, Тереза…»
От того, как протяжно, напевно она произнесла это имя, по спине у Сэма побежали мурашки.