Килл крик

Это было прямое попадание. Край колеса врезался Дэниелу в грудь и отбросил его в открытый дверной проем. Толстяк загромыхал вниз по ступенькам.

Сэм кинулся к окну, вцепился в оголившуюся раму. Он почувствовал, как оставшиеся осколки стеклянными зубами впились в его плоть, но, не обращая внимания на боль, устремился в дыру, раньше бывшую окном. По лицу забарабанили капли дождя, Сэм протискивался сквозь узкий лаз, лишь смутно осознавая, что висит в воздухе на высоте третьего этажа. Крыша переднего крыльца была прямо под ним, совсем рядом зловеще изгибал кривые ветви бук.

– Я не могу вас отпустить! – Голос Дэниела загремел словно у самого уха Сэма. – Я должен это сделать, понимаете? Ради нее!

«Шевелись, идиот! – приказал рассудок. – Живее! Живее!»

Сэм послушался, повернулся спиной вниз и ухватился за край крыши. Отчаянно брыкая ногами, подтягивался вверх и наружу. В какой-то момент он ткнулся ботинками во что-то, похожее на плечо Дэниела, и содрогнулся от ужаса. Но не остановился. Превозмогая пронзительную жгучую боль в мышцах предплечий, он вытянул себя из узкого окна… к крыше. Из-за сильного дождя ухватиться как следует было трудно, но каким-то образом он сумел это сделать. Выбора не было. Либо держаться, либо упасть и разбиться насмерть.

Он шлепнулся на жесткую, как наждак, кровлю, словно выуженная из воды рыба. И трясущимися руками стал подтягиваться дальше.

Что-то царапнуло ногу, и лодыжке стало горячо.

Он меня достал! Он достал меня этим гребаным топором-молотком!

Новая волна адреналина пронеслась по телу, и, рыча сквозь стиснутые зубы, Сэм впился ногтями в кровлю, преодолевая последние несколько футов, все дальше и дальше выбираясь на покатую крышу.

Сэм моргал под падающими на лицо каплями, вода стекала по шее и забиралась под воротник рубашки, словно сотни прозрачных мокрых змей. Он лежал на крыше, позволяя ливню поливать себя, безуспешно пытаясь отдышаться. Потом опустил глаза. В прорехе на брючине виднелась кровавая рана. Он развел ткань в стороны, чтобы осмотреть ее. И увидел изнанку собственной плоти, как на срезе осадочной породы.

На свободу вырвалось несколько горячих слез. Прокатились по дрожащим щекам, и в следующий миг неутихающий дождь смыл их.

Дэниел просунул в окно руку с топором-молотком и размахивал им в воздухе. Даже с учетом того, как он похудел за последние шесть месяцев, он не мог протиснуться в оконный проем. Из горла его вырвался яростный рев. Сэму почудилось, что весь дом содрогнулся. А потом ответил своему новому служителю призрачным хором из сотен шепчущих голосов – они исходили из каждой доски, каждого гвоздя, каждого камня.

Выгнув спину, хватаясь за шершавый гонт, Сэм начал взбираться по крутому скату крыши. Почти достигнув вершины, он оперся о кирпичную трубу. Будь дом меньше, а скат – еще круче, ливень мог бы сбросить его вниз, и падение стоило бы ему сломанной спины в лучшем случае. Но из-за громадных размеров строения наклон крыши не превышал сорока пяти градусов. Приходилось изо всех сил держать равновесие, но в конце концов Сэм добрался до верха.

Он оседлал конек крыши. Возвышаясь теперь над кронами деревьев, он мог ясно видеть на полмили вокруг. Громада леса словно сопровождала изгибистый ручей, укутывая его густым зеленым покровом. Сэм проследил за ручьем взглядом – вокруг дома, до переднего двора. У моста, который они пересекли, приехав сюда, деревья расступались, обнажая пересохшее русло. Но оно уже не было пересохшим. Ливень сумел наполнить его водой так, чтобы образовался поток. Казалось маловероятным, что ручей способен возродиться за какую-то пару часов, однако же поток, стремительно набирая силу, бежал, точно кровь из раны, с которой содрали корку. Если дождь не прекратится, вода меньше чем за день выйдет из берегов.

Вокруг все сияло зеленью. Сэму показалось, что, глядя на двор с высоты конька, он различает в сплетении трав неровный узор, похожий на очертание мясистых щупалец какого-то древнего морского чудовища.

Промокший до нитки под неустанно льющимся на него дождем, Сэм вдруг заметил, что дом под ним подрагивает. Пульсирует в причудливом, неровном ритме, точно слабо бьющееся сердце.

«Он говорит с Дэниелом, – скользнула мысль. – Говорит голосами, которые собрал».

Все эти годы дом слышал каждое приглушенное предостережение, каждую страшную сказку, шепотом рассказанную у костра, и становился тем могущественнее, чем больше распространялась дурная слава о нем. Адьюдел был прав: этот дом не мог позволить, чтобы его забывали. Какая бы сущность ни обитала сейчас в его стенах, ее жизнь подпитывалась непрерывным страхом и горем. Она была слаба, когда они явились сюда в прошлом году, ютилась среди теней, окутывавших пыльные комнаты, – не более чем местечковая легенда.