Ким

– Этот малый, несомненно, оригинал, – сказал тот из иностранцев, который был выше ростом. – Он похож на карикатурного венского агента по организации туристских экскурсий.

– Он представляет в миниатюре всю Индию на переломе – чудовищный гибрид Востока и Запада, – ответил русский. – Только мы умеем обращаться с восточными людьми.

– Он потерял свою родину и не приобрел иной. Но он до глубины души ненавидит своих завоевателей. Слушай, вчера он признался мне… – и так далее…

Под полосатым зонтиком Хари-бабу напрягал мозг и уши, чтобы понять быструю французскую речь, и не сводил глаз с набитой картами и документами килты – самой большой из всех с двойной красной клеенчатой покрышкой. Он ничего пока не собирается красть. Он только хочет знать, что именно нужно украсть и, пожалуй, как убежать, когда он украдет то, что наметил. Он благодарит всех богов Индостана, а также Герберта Спенсера за то, что тут остались еще кое-какие годные для кражи ценности.

На другой день дорога круто поднялась на травянистый склон выше леса, и тут на закате путники повстречались с престарелым ламой (впрочем, они называли его бонзой), сидящим, скрестив ноги, перед таинственной хартией, прижатой к земле камнями, хартией, содержание которой он толковал замечательно красивому, хоть и немытому, молодому человеку, видимо неофиту.

Полосатый зонтик показался на горизонте, на полпути от этого места, и Ким предложил ламе сделать остановку, чтобы дождаться его.

– Ха! – произнес Хари-бабу, изобретательный, как Кот в Сапогах. – Это знаменитый местный подвижник. По всей видимости, он подданный моего царственного повелителя.

– Что он делает? Это очень любопытно.

– Он толкует священную картину – ручная работа!

Оба иностранца стояли с обнаженными головами, облитые светом вечернего солнца, низко склонившегося к окрашенной в золото траве. Угрюмые носильщики, обрадовавшись передышке, остановились и сняли с себя поклажу.

– Смотрите! – сказал француз. – Это похоже на рождение религии: первый учитель и первый ученик. Он буддист?

– Да, или некое отдаленное его подобие, – ответил второй. – В Горах настоящих буддистов нет. Но поглядите на складки его одеяния! Поглядите на его глаза – какие вызывающие! Почему в присутствии этого человека чувствуешь, что мы еще такой юный народ? – Говорящий со страстью ударил по стеблю высокого растения. – Мы до сих пор нигде еще не оставили своего следа. Нигде! Вот что меня расстраивает, понимаете ли? – Сдвинув брови, он смотрел на бесстрастное лицо и монументально-спокойную позу ламы.

– Имейте терпение! Мы вместе оставим след – мы и ваш юный народ. Пока что сделайте с него набросок.

Бабу величественно приблизился; спина его выражала совсем не то, что его почтительная речь и подмигиванье в сторону Кима.

– Святой человек, это сахибы. Мои лекарства вылечили одного из них от расстройства желудка, и теперь я иду в Симлу, чтобы наблюдать за его выздоровлением. Они хотят посмотреть твою картину.

– Лечить больных всегда благо. Это Колесо Жизни, – сказал лама, – то самое, которое я показывал тебе в хижине, в Зиглауре, когда пошел дождь.

– И они хотят послушать, как ты толкуешь его.

Глаза ламы загорелись в ожидании новых слушателей.

– Объяснить Всесовершенный Путь – благо. Понимают ли они язык хинди, как понимал его хранитель Священных Изображений?

– Немного понимают, пожалуй.

Тут лама, непосредственный, как ребенок, увлеченный новой игрой, откинул назад голову и гортанным громким голосом начал вступительное слово учителя веры, предпосылаемое проповеди самого учения. Иностранцы слушали, опираясь на альпенштоки. Ким, скромно сидя на корточках, смотрел на их лица, освещенные алым солнечным светом, и на их длинные тени, то сливающиеся, то отделяющиеся друг от друга. Они носили краги неанглийского образца и странные кушаки, смутно напоминавшие ему картинки в одной книге из библиотеки школы св. Ксаверия под заглавием «Приключения молодого натуралиста в Мексике». Да, они были очень похожи на удивительного мистера Самикреста из этой повести и очень не похожи на тех «в высшей степени беспринципных людей», как их охарактеризовал Хари-бабу. Носильщики, смуглые и молчаливые, благоговейно присели на землю в двадцати или тридцати ярдах, а бабу стоял с видом счастливого собственника, и полы его тонкого одеяния хлопали на холодном ветру, как флажок.

– Это и есть те самые люди, – шепнул Хари, в то время как ритуал шел своим чередом, а оба белых следили глазами за былинкой, ползущей от Преисподней к Небесам и обратно. – Все их книги в большой килте с красноватой покрышкой – книги, отчеты и карты, – и я видел письмо какого-то владетельного князя, написанное либо Хиласом, либо Банаром. Его они берегут особенно тщательно. Они ничего не отослали ни из Хиласа, ни из Леха. Это так.

– Кто с ними идет?

– Только носильщики, работающие по бигару. У них нет слуг. Они так осторожны, что даже сами варят себе пищу.

– Но что я должен делать?

– Ждать и смотреть. А если со мной что случится, ты будешь знать, где искать бумаги.