Ким

Когда луна взошла, осторожные носильщики отправились в путь. Лама, подкрепившись сном и спиртным, опирался на плечо Кима и быстро шагал в молчании. Они шли около часу по глинистому сланцу и траве, обогнули выступ скалы и поднялись в новую область, совершенно отрезанную от долины Чини. Обширное веерообразное пастбище поднималось к вечным снегам. У подножья его была площадка размером не более полуакра, на которой примостилось несколько земляных и бревенчатых хижин. За ними, – как все горные жилища, они стояли на самом краю, – земля обрывалась прямо в Шемлегхскую Мусорную Яму – пропасть глубиною в две тысячи футов, на дно которой еще не ступала нога человека.

Люди и не подумали начать дележ добычи, пока не убедились в том, что лама уложен на кровать в лучшей комнате деревушки, а Ким по мусульманскому обычаю моет ему ноги.

– Мы пришлем вам еды, – сказал человек из Ао-Чанга, – и килту с красной покрышкой. На заре, так или иначе, тут не останется никого, кто мог бы послужить свидетелем. А если какие-нибудь вещи в килте вам не понадобятся… взгляните туда!

Он показал на окно, за которым открывался простор, залитый лунный светом, отражающимся от снега, и выбросил в него пустую бутылку из-под виски.

– Даже шума падения не услышишь. Это конец мира, – сказал он и вышел. Лама заглянул вниз, опираясь руками о подоконник, и глаза его засветились, как желтые опалы. Из огромной пропасти, лежавшей перед ними, белые зубцы тянулись к лунному свету. Все остальное казалось тьмой межзвездного пространства.

– Вот это, – проговорил он медленно, – действительно мои Горы. – Вот где должен жить человек – возвышаясь над миром, вдали от наслаждений, размышляя о высоких вещах.

– Да, если у него есть чела, чтобы готовить чай, подкладывать сложенное одеяло ему под голову, отгонять коров с телятами.

Дымный светильник горел в нише, но яркое сияние луны затмевало его пламя. В этом смешанном свете Ким, как высокий призрак, двигался по комнате, наклоняясь над мешками с провизией и чашками.

– Да! Теперь, когда кровь моя остыла, в голове у меня все еще стучит и шумит, а затылок словно веревкой стянут.

– Не удивительно. Удар был сильный. Пусть тот, кто нанес его…

– Если бы не мои страсти, зло не совершилось бы.

– Какое зло? Ты спас сахибов от смерти, которую они сто раз заслужили.

– Урок не пошел на пользу, чела. – Лама прилег на сложенное одеяло, а Ким продолжал выполнять свои обычные вечерние обязанности. – Удар был только тенью от тени. Зло… – последние дни ноги мои устают от каждого шага! – Зло встретилось со злом во мне – с гневом, яростью и жаждой отплатить за зло. Это впиталось в мою кровь, вызвало бурю в моем желудке и оглушило мне уши. – Тут, взяв из рук Кима горячую чашку, он с должными церемониями выпил обжигающий кирпичный чай. – Будь я лишен страстей, злой удар породил бы только телесное зло – ссадину или кровоподтек, а это лишь иллюзия. Но ум мой не был отвлечен, ибо во мне тут же возникла жажда позволить людям из Спити убить обидчиков. Борясь с этой жаждой, душа моя разрывалась и терзалась хуже, чем от тысячи ударов. Не раньше, чем я прочитал про себя Благословение (он имел в виду буддистские заповеди), обрел я покой. Но зло укоренилось во мне, начиная с этого мгновения слабости и вплоть до конца. Справедливо Колесо и не отклоняется оно ни на один волос. Извлеки пользу из этого урока, чела!

– Он слишком высок для меня, – пробормотал Ким. – Я до сих пор весь дрожу. Я рад, что избил того человека.

– Я чувствовал это, когда спал на твоих коленях в лесу. Это тревожило меня во сне – зло в твоей душе отражалось на моей. Хотя, с другой стороны, – он развернул четки, – я приобрел заслугу тем, что спас две жизни – жизни тех, что обидели меня. Теперь я должен поразмыслить о Причине Всего Сущего. Ладья моей души колеблется.

– Засни, чтобы окрепнуть. Это мудрее всего.

– Я погружусь в созерцание: в этом есть нужда, и большая, чем ты полагаешь.

Час за часом, до самой зари, пока лунный свет бледнел на высоких гребнях, и то, что раньше казалось поясом тьмы на склонах дальних гор, превращалось в нежно-зеленые леса, лама пристально смотрел на стену. Но временами он издавал стон. За запертой на засов дверью, к которой подходил скот, ищущий привычного стойла, жители Шемлегха и носильщики делили добычу и пировали. Человек из Ао-Чанга был у них за главного, и с тех пор как они открыли консервные банки сахибов и нашли, что пища в них очень вкусна, они не осмеливались ослушаться его. Шемлегхская Мусорная Яма поглотила жестянки.

Когда Ким, видевший всю ночь неприятные сны, вышел наружу, чтобы на утреннем холоде почистить зубы, его отвела в сторону светлокожая женщина в головном уборе, украшенном бирюзой.

– Остальные ушли. Они оставили тебе эту килту, как обещали. Я не люблю сахибов, но в награду за это напиши нам талисман. Мы не хотим, чтобы про наш маленький Шемлегх пошла дурная слава… из-за этого случая! Я Женщина Шемлегха. – Она оглядела его смелыми блестящими глазами, не так, как женщины Гор, которые обычно смотрят как бы украдкой.