Ким

– Скоро мне сюда приведут молодого конька. Небо создало его для тонкой и трудной игры в поло. Ему нет равного. Он…

– Играет в поло и прислуживает за столом. Да. Знаем мы все это. Черт возьми, что у вас такое в седле?

– Мальчик, – серьезно ответил Махбуб. – Его поколотил другой мальчик. Отец его был когда-то белым солдатом, участвовал в большой войне. Мальчик рос в городе Лахоре. Он играл с моими лошадьми, когда был еще совсем маленьким. А теперь его, кажется, хотят сделать солдатом. На днях его поймал полк, в котором служил его отец; этот полк пошел на войну на прошлой неделе. Но не думаю, чтобы ему хотелось быть солдатом. Я взял его покататься. Скажи, где твои казармы, и я ссажу тебя около них.

– Отпусти меня. Я и один найду казармы.

– А если ты удерешь, кто скажет, что не я в этом виноват?

– Он прибежит назад к обеду. Куда он может убежать? – сказал англичанин.

– Он родился в этой стране. У него есть друзья. Он бродит, где хочет. Он чабук савар31. Стоит ему только переодеться, и он в мгновение ока превратится в мальчишку-индуса низкой касты.

– Как бы не так! – англичанин критически оглядел мальчика, а Махбуб повернул к казармам.

Ким заскрипел зубами. Махбуб, очевидно, смеялся над ним, как вероломный афганец, ибо он продолжал:

– Его отправят в школу, наденут ему на ноги тяжелые сапоги и запеленают его в эти одежды. Тогда он забудет все, что знает. Ну, в какой из казарм ты живешь?

Ким показал пальцем, – говорить он не мог, – на флигель отца Виктора, белевший поблизости.

– Может статься, из него выйдет хороший солдат, – задумчиво промолвил Махбуб. – Во всяком случае, хороший ординарец. Как-то раз я послал его из Лахора передать одно сообщение. Насчет родословной белого жеребца.

Это было смертельное оскорбление, нанесенное после еще более смертельной обиды, и сахиб, которому Ким так ловко передал письмо, повлекшее за собой войну, все это слышал! Ким представил себе Махбуба горящим в огне за предательство, но для себя он предвидел только длинную вереницу казарм, школ и опять казарм. Он с мольбой взглянул на точеное лицо офицера. Но по лицу этому никак нельзя было догадаться, узнал англичанин мальчика или нет. Однако даже в такой ситуации Киму и в голову не пришло отдаться на милость белого человека или выдать афганца. А Махбуб пристально смотрел на англичанина, который столь же пристально рассматривал дрожащего, онемевшего Кима.

– Мой конь хорошо выезжен, – сказал барышник. – Иной, пожалуй, лягнул бы, сахиб.

– А, – произнес, наконец, англичанин, почесывая ручкой хлыста загривок пони. – А кто хочет сделать мальчика солдатом?

– Он говорит, что полк, который нашел его, и в особенности падре-сахиб этого полка.

– Вон этот падре! – проговорил Ким, увидев отца Виктора, с непокрытой головой спускавшегося к ним с веранды.

– Да сгинут силы тьмы! О'Хара, сколько же у тебя приятелей в Азии? – воскликнул он, обращаясь к Киму, который соскользнул на землю и, растерянный, стоял перед ним.

– Доброе утро, падре, – весело промолвил полковник. – Я слышал о вас много хорошего. Давно уже собирался заехать к вам. Я – Крейтон.

– Из Ведомства Этнологической Разведки? – спросил отец Виктор. Полковник кивнул. – Признаюсь, очень рад в таком случае познакомиться с вами и считаю своим долгом поблагодарить вас за то, что вы вернули мальчика обратно.

– Не стоит благодарности, падре. К тому же мальчик вовсе не собирался удирать. Вы не знакомы с почтенным Махбубом Али? – Барышник с бесстрастным видом сидел на коне, припекаемый солнцем. – Познакомитесь, когда с месяц проживете на станции. Он поставляет нам всех наших кляч. А мальчик этот заслуживает внимания. Можете вы рассказать мне о нем что-нибудь?

– Рассказать о нем? Еще бы! – фыркнул отец Виктор. – Вы единственный человек, способный помочь мне в моих затруднениях. Рассказать вам! Силы тьмы, да я чуть не лопнул от желания рассказать о нем человеку, который кое-что понимает в туземцах!

Из-за угла вышел конюх. Полковник Крейтон, возвысив голос, стал говорить на урду:

– Ну, ладно. Махбуб Али, хватит плести мне всякие небылицы об этом пони. Даю за него триста пятьдесят рупий и ни одной пайсы больше.

– Сахиб немного разгорячен и сердит после езды верхом, – промолвил барышник, подмигивая как завзятый шутник. – Потому он лучше оценит достоинства моего коня. Я подожду, пока он не кончит беседовать с падре. Я буду ждать под тем деревом.

– Да ну вас! – расхохотался полковник. – Вот что получается, когда бросишь хоть один взгляд на одну из махбубовых лошадей. Он настоящая старая пиявка, падре. Жди, если у тебя так много свободного времени, Махбуб. Теперь я к вашим услугам, падре. Где же мальчик? А, он ушел беседовать с Махбубом. Чудной парнишка. Будьте добры, прикажите поставить мою кобылу под навес. – Он опустился в кресло, откуда хорошо были видны Ким и Махбуб Али, совещавшиеся под деревом. Падре пошел в дом за сигарами.

Крейтон слышал, как Ким говорил с горечью: – Верьте брахману больше, чем змее, а змее больше, чем шлюхе, а шлюхе больше, чем афганцу: вот что, Махбуб Али.