Киммерийский закат

– Действительно, прямой?

Дама удивленно взглянула на председателя Верховного Совета и все так же твердо и невозмутимо ответила:

– Мы ведь и с самого начала гэкачепистам не предавались. – А, выдержав небольшую паузу, добавила: – Теперь же, после вашего заявления, тем более ни за что не поддадимся. Не знаю, как на остальные, а на наш канал пусть не рассчитывают.

Ярчук хотел было объяснить, что она не так поняла его. Спрашивая о том, был ли эфир прямым, он имел в виду чисто техническую сторону, а не впадал в подозрение относительно того, будет ли его заявление передано в эфир. Однако вдаваться во все эти объяснения не стал.

– Вы – мужественный человек, – слегка коснулся он предплечья женщины, прекрасно понимая, что ее заявление о неподчинении решениям ГКЧП конечно же записано кагэбистскими тайнописцами. И что как режиссер она теперь очень рискует, возможно, не только должностью, но и свободой.

– Они там, в Москве, должны знать, – по-украински ответила режиссер, – что на сей раз у них это не пройдет. Еще раз залить Украину кровью мы этим кацапам не позволим.

«Нет, произношение у нее не западноукраинское, что объясняло бы такое отношение ее к русским, – признал Ярчук и, с любопытством взглянув на режиссера, стал поспешно прощаться. – Комсомольской богиней она тоже вряд ли когда-либо слыла, так, цековский работник. Впрочем, все может быть…»

Уже садясь в машину, он вспомнил, как однажды, в разговоре, состоявшемся в одном из «цэкашных предбанников», его коллега, секретарь ЦК компартии Эстонии по идеологии, высокомерно произнес:

«Учтите, что, оценивая ситуацию в Прибалтике, вы всегда должны помнить: в данном случае речь идет не об украинских, а об эстонских, латышских, словом, о прибалтийских коммунистах».

«Следует полагать, существует какая-то разница между украинскими и прибалтийскими коммунистами?» – поинтересовался тогда Ярчук.

«Причем принципиальная, – столь же высокомерно объяснил эстонский цэкашник, с виду очень смахивающий на прибалтийского барона. – Прибалтийский коммунист – это прежде всего эстонец, латыш или литовец, а уж потом… коммунист. Украинские же коммунисты к судьбе своего народа, к национальным интересам своей страны – по крайней мере в массе своей – совершенно безразличны. Они даже стесняются признавать себя украинцами. В том-то и суть, что коммунисты-украинцы убеждены – настоящими коммунистами они могут считаться, только когда всеми возможными усилиями будут погашать любое проявление национального самосознания, любое желание народа видеть свою республику в числе независимых государств».

«Ну, положим, так мыслят далеко не все украинские коммунисты», – попробовал было возразить Ярчук, настороженно посматривая на стены, которые конечно же «прозванивались» кагэбистами на каждом квадратном метре.

«Все, все! – нахраписто возразил эстонец. – В Прибалтике человек сначала осознает себя эстонцем, а затем уже – коммунистом, а в Украине он сначала коммунист, а затем уже, если только решится признать это, – украинец. Надо научиться познавать национальные особенности своих коммунистов, чтобы учитывать их в пропагандистской работе».

«Да уж, познали, вот только не учли…» – загадочно и неопределенно как-то заметил Ярчук.

Однако все это воспоминания. А вот, что касается «Обращения», с которым он только что выступил… Оно и в самом деле получилось не таким, каким хотелось донести его до народа; как оно должно было прозвучать. Однако особого значения это уже не имело. Главное, что обращение главы Украины к народу состоялось. И в нем нет ничего такого, что вызвало бы болезненную реакцию у гэкапутчистов, но в то же время нет и намека на признание их полномочий.

«Украина – государство суверенное, и то, что происходит в Москве, граждан Украины не касается…» – вот под каким ракурсом просматривается основная мысль, основной постулат текущего момента. И поскольку он все-таки просматривается, остальное пусть каждый прочитывает между строк моего обращения и истолковывает, как заблагорассудится».

– Что слышно о Президенте Союза? – поинтересовался он у своего референта, выпив ритуальный стакан минералки в комнате для официальных лиц, в которой он решил несколько секунд отдохнуть, а главное, избавиться от грима.

– Никаких сообщений не поступало, – достал тот из кармана миниатюрный транзисторный приемничек в кожаном футляре. – Молчит, следовательно… И по радио никаких известий о нем не поступает. Сплошные догадки и предположения.

– А вот почему молчит, почему не пытается связаться хотя бы с руководством Украины или Крымской области – это действительно пока что загадка для всех, – признал Ярчук.

– Словом, ситуация пока что не меняется.

– Почему же? Очень даже меняется. Я бы даже сказал: коренным образом.

Понял ли его референт? Это уже не имело особого значения. Если раньше молчание Русакова его огорчало и даже угнетало, то теперь, после обращения к украинскому народу, оно его вполне устраивало. Поскольку служило еще одним аргументом того, что известная встревоженность и резкость «Обращения» вполне оправданы.