Кимоно

Они вошли во флигель. Это была мастерская художницы. На стенах висели кимоно, сшитые из шелковой ткани, усыпанной бело-розовыми цветами сакуры. Под ними на столиках, которые играли роль мольбертов, лежали пояса. Пояса были разрисованы оригинальным орнаментом, нанесенным на бело-розовый фон. Всмотревшись, Либов различил сценки из деревенской жизни: сбор урожая, посадка риса, работы в саду, или зарисовки рыбаков, вытаскивающих сети с морской живностью. «Которая из моих работ вам нравится больше других?» — спросила Акико, подождав, пока гость осмотрит работы. «Мне нравится каждое кимоно. И, конечно же, рисунки на поясах», — ответил Либов. «Спасибо, но так не бывает, чтобы все нравилось одинаково. Это как женщины, если принять их за одну из красот природы. Разве вам одинаково нравятся все женщины?» Из бара, стоявшего в углу мастерской, хозяйка принесла фарфоровую бутылочку саке, на этот раз большего размера, чем раньше. Либов потянулся к саке с готовностью. Он был явно смущен и затягивал ответ на вопрос художницы: «Какое кимоно вам понравилось больше других?» Впрочем, речь шла не о самом кимоно, потому что без примерки, даже приблизительной, он не мог судить, подходит ли? Оставалось выбрать пояс, рисунок которого повторялся во всю его длину. Он выпил еще саке.

«Так ведь и при цветении сакуры каждый цветок чуть-чуть отличается от других, складываясь в орнамент, который воспринимается как единый рисунок весны», — подумал Либов.

«Как ни странно, выбор поясов напоминает пересадку сердца, которое приживается только при полной совместимости. А если нет — происходит отторжение. Выбирайте кимоно и к нему пояс так, чтобы вашей жене понравилось», — сказала Акико, показывая жестом, что Либов волен выбирать то, что ему покажется подходящим. «Значит, дело решенное, — удовлетворенно подумал Либов. — Она готова продать кимоно!» Он ходил по мастерской от одного столика к другому, снова рассматривая в подробностях рисунки на поясах. Наконец, выбор его пал на пояс, разрисованный красными рыбами. Рисунок был так мастерски выполнен, что чем дольше Либов всматривался в него, тем сильнее хотелось подарить его Рите. Тому была причина, выражаясь по-старомодному: сердечная тайна.