Кинематограф Австралии и Новой Зеландии

Южная ночь. Мгла, таинственные шорохи, темные громады нависших деревьев, и вдруг…мрачное разрисованное лицо туземца. Но не успевает зритель вслед за героиней испугаться неожиданного появления нового действующего лица, как сразу же следует комическая разрядка: ритуальная раскраска тела прекрасно соседствует с джинсами и часами, на которые периодически посматривает новоприбывший, боясь опоздать на праздник племени. Дальше – больше… Желая заполучить фото аборигена во всей красе и неожиданно получив отказ позировать, героиня «с пониманием» восклицает: «Вам запрещают фотографироваться обычаи предков?» На что тут же следует прозаический ответ: «Да нет, просто фотография не получится: Вы забыли снять крышку с объектива фотоаппарата». Такое же «разочарование» постигает героиню и при общении с Данди: предложив заезжей журналистке отведать мясо пойманной ящерицы, сам охотник «простодушно» сообщает, что лично он «предпочитает питаться консервами».

Но все эти комические трюки не являются самоцелью авторов: это лишь маленькие вставки, задача которых развеселить зрителя. Главное же – демонстрация высоких моральных качеств героя: он не только спасает девушку от смерти в пасти крокодила, но и а) демонстрирует любовь к родному краю, без устали знакомя Сью (и, естественно, зрителя) с красотами буша, б) выступает в роли защитника животных, спасая симпатичных кенгуру от варварского уничтожения подонками, приехавшими в автомобиле на охоту, в) оказавшись с красивой девушкой ночью наедине, герой ведет себя вполне «по-джентльменски», он действительно «рыцарь без страха и упрека», г) постоянно проявляет храбрость, мужество, независимость. Эти же качества ему пригодятся и в Нью-Йорке, куда он приезжает вместе с героиней в роли живой иллюстрации к ее очерку. И здесь нельзя не восхититься талантом Хогана – он безукоризненно чувствует ту грань, за которую нельзя переходить. Его Данди может быть наивным, трогательным, забавным, но не смешным. Здравый смысл, практическая сметка не позволяют герою поставить себя в унизительное положение. Да, можно улыбнуться, увидев, как отчаянно трусит герой, впервые оказавшись в самолете. Но это лишь минутное замешательство: секунда – и на лице Данди вновь сияет ослепительная улыбка. Не без юмора сделаны и эпизоды в гостинице: герой в шикарном номере то располагается спать на полу, то собственноручно в ванной стирает носки, а затем кричит в окно, обращаясь к Сью, что «наконец-то догадался, зачем в туалете стоит странное сооружение, именуемое биде». Но не более. Авторы свято соблюдают «правила поведения» классического положительного героя. Но, главное, не устают постоянно проводить в сознание зрителей мысль о том, что в конечном итоге жизнь везде одинакова: и человек, приспособившийся жить в австралийском буше, прекрасно может ориентироваться и в большом городе. Меняются лишь детали: в Австралии Данди приходилось сражаться с природой, дикими животными, браконьерами; в Нью-Йорке – с бандами хулиганов, ворами, сутенерами. Но сила и благородство, эти основные качества «настоящего мужчины» в цене везде. И те же приемы, которые Данди использовал в буше, он с успехом применяет и в городе. Консервная банка, пущенная вслед уличному воришке, укравшему сумочку у проходящей дамы, прекрасно заменяет бумеранг, таинственные манипуляции пальцами и глухое ворчание оказываются одинаково устрашающими и для австралийского хищника, преградившего путь машине, и для свирепых американских псов, охраняющих покои миллионера; ну, а огромный охотничий нож, постоянно висящий на поясе героя, способен вызвать ужас и у компании подонков, и у незадачливого крокодила, задумавшего «позавтракать» Сью. И так далее…

Питер Файман как будто задался целью использовать в картине все атрибуты коммерческого кино. Открыточные рекламные виды – пожалуйста, сногсшибательные туалеты – сколько угодно, «красивая жизнь» с белыми телефонами – до пресыщения. Порой глядя на экран, забываешь о времени создания фильма. Возникает ощущение, что лента снималась в благословенные «золотые» времена Голливуда 1930-х гг., когда перед очарованными зрителями, а по большей части зрительницами, оживали на экране их мечты: герои были сильны и прекрасны, героини нежны и очаровательны, а хэппи-энд предрешен. Право же, если не замечать пародийности происходящего, к этому австралийскому фильму вполне могла бы подойти преамбула, предшествующая первому варианту пресловутого кодекса Хэйса, где сказано, что «каждый фильм должен быть оптимистичным и показывать маленькому человеку, что где-нибудь и когда-нибудь он схватит за хвост свое счастье»[68].