Кинхаунт

— Но вы никому не должны рассказывать об этом разговоре! — сказал я, они с готовностью закивали, но в их лицах не было той уверенности, которую я хотел видеть, и я добавил, — У того, кто проболтается об этом, никогда больше не…

От такого страшного заклятия лица воинов побелели, они превратились в окаменевшие статуи. Удовлетворенный, я сделал наконец то, что хотел очень давно — повернулся к Зульгарау и отвесил ей смачную затрещину.

— Ах ты гнусная рабыня, как ты смела поднимать руку на своего короля! Сейчас я прикажу этим воинам убить тебя! Разорвать на много маленьких кусков! Маленьких-премаленьких-премаленьких!!!

Она затряслась от страха, а глаза воинов исполнились уважения. Только один сделал хитрую морду и доверительно наклонился ко мне. Все затихли, ловя каждое слово.

— Мой повелитель, — вполголоса сказал он, — бить женщину по голове, это слишком почетно для нее, так бьют воинов. А если хочешь показать ей ее место, сделай ей вот так.

Не успела Зульгарау отшатнуться, как он ловко протянул руку и щелкнул ее пальцем по нижней губе, отчего та звучно шлепнула об верхнюю. Воины разразились хохотом, а Зульгарау завыла от унижения.

— Благодарю тебя, мудрый мой воин, — сказал я и посмотрел на него с зловещей радостью, и, похоже, она ему была милее любого другого подарка. — Как тебя зовут?

— Ачунчуй, о сияние мудрости, — чинно ответил он.

Я кивнул.

— Я буду звать этот удар «шлепок Ачунчуя».

Дикое лицо воина озарилось счастьем. Остальные восторженно завистливо зароптали.

— А ты, — обратился я к юноше с горящими глазами, — готовься вспороть живот проклятого Уурвада и занять его место.

От восторга молодой жрец, казалось, готов был вот-вот рухнуть в обморок.

— Ладно, я пошел, — кивнул я воинам и выскользнул из комнаты, утаскивая с собой обалдевшую Зульгарау.

— Я хочу посмотреть ваши селения, — сказал я ей, на полном ходу проскакивая мимо очередной ниши, но, похоже, затрещина и «шлепок Ачунчуя» выбили из нее всю страсть.

— Как хочет сияющая мудрость… — пролепетала бедная овечка.

Я снова накинул платок на лицо, и мы спокойно прошли мимо стражи, стоявшей на входе в казарму.

Тропинка, ведущая к селению, была обставлена со всех сторон грубо обтесанными столбами — приглядевшись, я с удивлением понял, что они изображают какие-то фигуры.

Да, видимо Уурвад был прав, когда сказал, что в Кинхаунте не осталось мастеров, способных повторить древнее искусство.

Мы вошли в селение. Где-то бранились женщины, плакали дети, кто-то кормил домашнюю ящерицу, другой освежевывал ее на ужин.

Одни хижины были сделаны из переплетенных между собой, как корзины, деревьев, причем деревья продолжали расти. Другие были сложены из грубо обтесанных камней, щели между которыми были замазаны чем-то вроде цемента. Некоторые, особенно привередливые хозяева, замазали стены целиком штукатуркой, отчего они белели в сумерках аккуратно и даже празднично.

Проходя мимо одной из таких хижин, я с изумлением увидел на белой штукатурке узоры, окружавшие окно, и остановился. Они были похожи на храмовую роспись. Похожи? Нет, это была их точная копия! Но, судя по их виду, их нарисовали недавно совсем, причем небрежно, играючи.

Я шагнул ко входу в хижину и увидел стоявшие возле него фигурки. Я взял одну из них в руки — она с необыкновенным искусством изображала клубок рыб, естественно, заглатывавших одна другую. В попытке понять, какая же из них остается победителем, я долго вертел статуэтку в руках, пока не понял, что в этой борьбе нет конца, и гений неведомого мастера поразил мое воображение.

— Кто это сделал? — спросил я, забыв, что решил хранить инкогнито.

— Ой, смотри, какой смешной дядя! — вдруг закричали хором какие-то маленькие дети и обступили меня сплошной гогочащей толпой.

Они дергали меня за пальцы, теребили складки одежды. Умиленный их улыбками и сверкающими глазками, я уже хотел присесть, чтобы удобнее было сюсюкаться с ними, но тут чья-то ловкая ручка начала вытаскивать мой «Кулай» из-за пояса, я еле успел перехватить ее.

— А ты кто, спрашивающий? — сурово спросил огромный мужчина, выступая из тени.

Я сглотнул, но Зульгарау быстро шагнула вперед и сунула под нос мужчине амулет, висевший на моей груди. Его лицо исказилось от страха, и он упал передо мной на колени.

— О повелитель, прости, не предавай меня предкам! Я сейчас же все сотру!

Я отшатнулся на всякий случай от такой экспрессии. Стайку детей как ветром сдуло.

— О чем ты, я не собираюсь казнить тебя…

— Я знаю, что нельзя, что великие боги Райда, Уарайдо и Кеш дали нам закон, который… — ревел, как бык, мужчина.

— Перестань! — я остановил его. — Кто делает это?

— О повелитель, о сияние, у меня семеро детей… — еще сильнее забормотал мужина, зарываясь лбом в песок перед моими глазами.

Мне так отвратительно было видеть, как большой и сильный мужчина так унижается. Я с досадой ткнул его ногой:

— Встань и отвечай, кто это нарисовал.

Мужчина взметнулся, на его обсыпанном песком лице свирепо горели глаза.

— Ладно, но если ты захочешь казнить меня, я так просто не дамся! У меня шесть сыновей и я не дам их в обиду!