Кино без правил

Мне навилось создавать то, чего нет вокруг. Я выдумывал собственное пространство и «оживлял» его деталями. Чем больше деталей, тем живее была картина. Иногда сделанный для съёмок реквизит уничтожался почти сразу после съёмок, потому что сослужил свою службу и стал ненужным. Так, например, я безжалостно выбрасывал пышные индейские головные уборы, сделанные из бумаги. Я бережно возил их на съёмку и без сожаления выбрасывал после съёмки в ближайший мусорный бак.

***

«Призвания не существует, но существует осознание собственного опыта, диалектическое развитие жизни одного человека в связях с другими людьми. И я думаю, что только через посредство выстраданного опыта, ежедневно поощряемого сочувственным и объективным изучением дел человеческих, можно прийти к специализации.

Но прийти к ней не значит замкнуться в ней, порвав все конкретные социальные связи, как это случается с многими, – до такой степени, что нередко специализация служит в конечном счёте преступному бегству от действительности и, скажем прямо, превращается в подлое уклонение.

Я не хочу отрицать того, что всякая работа есть особая работа и в определённом смысле «ремесло». Но она будет иметь ценность лишь тогда, когда станет продуктом многообразных свидетельств о жизни – когда она сама будет проявлением жизни» (Лукино Висконти).

Я не владел ремеслом, когда создавал мои фильмы в 1980-х, я просто рассказывал о моём жизненном опыте, моих чувствах, моих страданиях, рассказывал при помощи киноплёнки. Мои фильмы были проявлением моей жизни.

Я делал кино для себя. Мне нужно было создавать то, чего мне отчаянно не хватало на официальном киноэкране. Но я не осознавал, что именно это было главной движущей силой во мне: наполнить мой мир тем, чего не было в окружающем меня мире, но в чём я отчаянно нуждался. Кто-то нуждается в деньгах, кто-то – во всеобщем внимании, а я нуждался в том, чего сам не мог определить, поэтому занимался поисками (найди то, не знаю что). Мои поиски почему-то замкнулись в плоскости кинематографа.

Как часто случается с людьми, не понимающими, чего они хотят добиться, я делал фильмы, и это наполняло меня блаженством и яростью. Блаженством – потому что я получал удовольствие от киносъёмок, монтажа и рождавшегося в результате моего и только моего мира. Яростью – потому что мои фильмы не приносили мне в конечном счёте удовлетворения. Хотелось иных возможностей, чтобы добиться настоящих результатов. Ещё как хотелось! Хотелось и всемирного признания. Но все понимают, что для признания мало неустанной работы, признание требует постоянных компромиссов, сделок с совестью, на что я не был готов идти. Терзания, связанные с этим противоречием – оставаться собой всегда и во всём или соглашаться с требованиями морали, цензуры и начальства (которое вскоре появилось у меня) – никогда не идут на пользу. Я нуждался в «полезных связях», чтобы обеспечить себе возможность делать то, что я хочу, однако со «связями» у меня всегда было плохо. Я шёл один по выбранной тропе.

Это был мой и только мой мир, и я, кажется, должен был испытывать абсолютное счастье. Но ни абсолютного, ни простого счастья не было. Было удовлетворение от сделанного, но не было ни радости, ни счастья от сделанного. Удовлетворение – когда удавалось добиться хорошего результата вопреки обстоятельствам. И неудовлетворение – от того, что не было возможности делать так, как хотелось бы делать. Высокое искусство кинематографа не создаётся «на коленке». Чем дальше, тем сильнее я чувствовал собственную ущербность из-за того, что не мог заниматься тем, чем хотел, и так, как хотел. Я мечтал о зрителе, но понимал, что у меня никогда не будет зрителя. Лишь мои друзья видели, что я делаю, но друзья – это слишком мало для человека, который хочет кричать во весь голос. Фестивали «параллельного кино» не изменили ситуацию. Официальный экран был наглухо закрыт для меня. Я сильно порезал видеофильмы, отправленные на второй фестиваль «параллельного кино» в Ленинграде. Порезал, чтобы меня не осудили за кадры с откровенным сексом. Это был первый и последний «компромисс» с моей стороны.

Сегодня нет таких жёстких ограничений, как в те годы. В театре голые женщины водят хороводы и занимаются сексом на глазах пресытившейся публики. Пусть это не всем нравится, но этим никого не удивить. А когда я снимал мои «поглазейки», за такие «художественные поиски» легко могли впаять серьёзный тюремный срок. Так что, по большому счёту, отсутствие зрителя ограждало меня от неприятностей.

Я хотел показать мои работы широкой публике, но не позволял этому желанию разрастаться во мне, запрещал себе думать об этом. Хочешь делать кино – делай, невзирая на условия, делай хоть что-нибудь, но только не останавливайся.