Кино без правил

Прокатная система Советского Союза имела особенность: для главных кинотеатров делались цветные копии фильмов, а для второстепенных экранов печатались чёрно-белые копии. Впервые я узнал об этом, когда попал на самый первый сеанс фильма «Ангар 18» в кинотеатре «Звёздный». Это был огромный кинотеатр, в нём часто проводились недели зарубежного кино, проходили премьерные показы и фестивальные программы. По какой-то причине я прогуливал первую «пару» в институте и решил скоротать время в «Звёздном». Афиша обещала увлекательную историю о полёте в космос, и я пошёл на первый сеанс. Фильм был чёрно-белый. Я принял это как должное, но во второй половине дня кто-то из моих сокурсников, тоже прогуливавший занятия, сходил на «Ангар 18» и рассказал о потрясающих красках марсианских пейзажей, и я понял, что на первый сеанс ошибочно привезли копию для «вторых» экранов и срочно поменяли её на нужную.

Многие известные фильмы я посмотрел в чёрно-белом варианте, а потом увидел их в цвете, и надо сказать, первое впечатление было гораздо сильнее. В число таких фильмов попали «Козерог-1», «След Сокола», «Тени исчезают в полдень», «Ангар 18» которые я позже просто не мог воспринимать в цвете. Чёрно-белое изображение имеет свою неповторимую притягательность. Целый ряд фильмов я смотрел сначала по телевизору, а телевидение было чёрно-белым, что порождало моё «чёрно-белое восприятие» изображения. Некоторые из этих фильмов я стал в эпоху видео принудительно просматривать в чёрно-белом режиме, настолько силён был протест против цветного изображения фильмов, которые я запомнил чёрно-белыми.

***

Фотографии всегда вызывали во мне чувство мистического восторга и будили фантазию. И дело не в том, что фотография – это застывшее время. Скульптура – тоже застывшее мгновение, но у меня, глядя на самое изумительное изваяние, не возникает вопроса: а что было до того и что будет дальше. Фотография же, будучи ограничена рамками, вызывает во мне любопытство. Мне всегда хочется заглянуть за эти рамки, за срез бумаги, ведь фотоаппарат выхватил только кусочек мира, а остальное пространство осталось где-то и продолжает жить, спрятанное от моего взора.

Но это касается лишь чужих фотоснимков. Мои фотографии оставляют меня равнодушными. Зная, как они сделаны и что с ними связано, во мне пробуждаются только воспоминания. А вот чужие… Там целый мир. Там бесконечность моего воображения. Там неведомые истории. Там жизнь до фотографии, жизнь после фотографии, жизнь во время фотографии. И мне хочется заглянуть в эти жизни.

Всматриваюсь в лица, фигуры, позы, тени. Они вот-вот шевельнутся, двинутся ко мне, протянут руки, улыбнутся. Или уйдут туда, где фотография заканчивается. И я, конечно, пойду за ними. Пожелтевший снимок начала двадцатого века – это окно в другой мир. И не имеет никакого значения его качество, потому что фотография – только окно. У нас есть возможность заглянуть туда. Войти туда, остаться там. Множество раз можно заглядывать, и каждый раз мы будем видеть разное, потому что материал, из которого сотворён тот мир – наше воображение. Оно создаёт, оно исправляет, оно оставляет навечно и меняет одно вечное на другое вечное.

Иногда стоящие на полке фотографии пробуждают во мне ужас, потому что я чувствую их взгляд. Они смотрят на меня, наблюдают из своего окна. От них невозможно спрятаться, даже повернув фотографию лицом к стене. Отвернув их, я не избавляюсь от их присутствия. На самом деле они смотрят не на меня, а в моё пространство, где каждая точка содержит в себе целый мир, отражает целый мир, впитывает целый мир. Они смотрят на нас и видят нас лучше, чем мы видим их. Они могут спрятаться, застыть, притвориться несуществующими, притвориться плоскими картонками, оставаясь на самом деле живыми и безграничными, а мы не можем притвориться.

Вступая в контакт с фотографиями, я отдаю им мою душу. Они уводят меня к себе, отрывая меня от себя. Они затягивают, показывая мне то, что не видят другие. Мы становимся соучастниками величайшей тайны, куда не допускаются другие. Мы перешёптываемся, переглядываемся, обмениваемся нашими ощущениями. Кто угодно может, конечно, рассматривать ту же фотографию, но никто никогда не увидит то, что открывается мне, когда я проникаю сквозь плоскую картинку в «зазеркалье».