Кино для взрослых: «Никас Сафронов»

Подборка же в библиотеке – особенная, ее по праву можно назвать коллекцией. Преобладают переплеты с пожелтевшими и потемневшими от времени, уже хрустящими страницами. С засаленными, древними кожаными корешками. Запах тоже стоит специфический – густой, щекочущий ноздри, ни с чем не спутываемый. Книги на разных языках – русский, немецкий, французский, греческий, иврит – и почти все с картинками. Мелкими полушагами ступаю вдоль полок стеллажа – боюсь что-либо упустить. Шуршу корешками книг, глазами перебираю названия и авторов стройных переплетов. Взгляд останавливается на надписи: «Мцыри». Сложно не притормозить, когда одно название напоминает о том трепете духа, который переживаешь, читая произведения автора известной поэмы. Снимаю с полки бережно, открываю все еще жесткую обложку. Подушечки пальцев ощутили грубоватую поверхность рельефной страницы, внизу которой читаю: «М. Ю. Лермонтов, 1891 год, с иллюстрациями Л. О. Пастернака». Вот как! С иллюстрациями Леонида Осиповича – российского живописца и графика, мастера жанровых композиций и книжной иллюстрации. Он же отец писателя и поэта Бориса Пастернака. Гравюры черно-белые, активные, сильные. Такое ощущение, что их писали сгоревшими спичками или углем. Всматриваюсь в детали и раз за разом провожу рукой по их поверхности – стараюсь и зрительно, и на ощупь запомнить ту эксклюзивную красоту, которую держала в руках.

Слышу скорые шаги. Манеру ходьбы Никаса легко различить на слух: он передвигается быстро, стуча каблуками и скользя подошвами, будто несколько торопясь и куда-то опаздывая. К поступи добавился и голос.

– Ну вот, кажется, удалось достучаться до тех, кто несет ответственность за отопление, – проговорил художник на ходу, усаживаясь на прежнее место в любимом кресле. Затем он продолжил начатую ранее беседу настолько естественно, будто никуда и не удалялся: – А что тут думать? Брату надо было помочь. Чувство неустроенности нам всем знакомо с детства, «оттяготило» тогда, а сейчас – хватит.

Мой отец родился в Ульяновске в 1910 году, – продолжал художник. – В свою очередь, его отец – мой дед – происходил из рода священников. В 30-е деда репрессировали как врага народа. Шли годы, отец взрослел в Ульяновске, а все соседи и даже дальние родственники продолжали обсуждать нашу родословную и последствия, которые она вызвала. Поэтому, когда папа поступил на службу в Советскую армию, он попросил отправить его подальше. Надеялся, что за годы его отсутствия в городе сплетни и пересуды о родных немного поутихнут. Так он оказался на острове Сахалин. В 1945 году во время одной из командировок в Сибирь отец познакомился с девушкой с необычным именем Она. Она ему объяснила, что Она – это литовское звучание более привычного для русского человека имени Анна. Также девушка рассказала, что ее семью, которая жила в небольшом литовском городке Паневежис, сослали в Сибирь. У ее отца во владении была мельница. Отец влюбился в Ону, забрал ее с собой на Сахалин, где вскоре они сыграли скромную свадьбу, а спустя одиннадцать лет Она стала моей мамой.

В 1947 году родители вернулись к папе на родину, в Ульяновск. И даже уже не одни, а с годовалым ребенком на руках – моим старшим братом Сашей. Однако в городе их ждала неизвестность.

Ни у отца, ни у матери ничего в собственности не было. Да и вообще ничего своего тогда не было. Все надо было начинать сначала и самим. Несмотря на то что у отца здесь осталась жить родня обращаться за помощью он не хотел – был слишком гордый.

Родителям выделили двухкомнатную квартиру в деревянном бараке, который построили пленные немцы, возводившие в городе автозавод УАЗ. Барак я запомнил как длинный, темный, одноэтажный, многоквартирный дом, сложенный из деревянных брусьев, с бесконечным коридором внутри. Под одной крышей барак вмещал порядка 60 человек. Квартиры располагались по обе стороны коридора. Со стороны двора перед окнами каждой семьи располагался огород, где росло все – от помидоров и огурцов до зелени и картошки с капустой. Частенько жильцы барака ленились заходить в дом через единственные на всю эту длинную деревянную постройку двери, поэтому просто залазили к себе в окно.

В нашей квартире были спальня и кухня. Но мы их воспринимали именно как две комнаты, потому что на кухне также спал кто-то из членов семьи. В 1950 году у мамы родились близнецы – Володя и Толя. В 1953 году на свет появился Леша. Спустя три рода – я. А в 1959 году – наша единственная сестра Таня.