Кино для взрослых: «Никас Сафронов»

Однажды мы с дворовыми детьми задумали сделать лодку и отправиться на сбор этих невероятно красивых водяных лилий. За основу для «судна» взяли большое старое корыто, смастерили спереди подобие носовой части и спустили его на воду. «Лодка» в эти первые минуты не пошла ко дну, а, напротив, весьма уверенно держалась на воде. Но мы все равно плыли в страхе, что она может перевернуться. При этом нас завораживала фантастическая, бесконечно чистая и бездонно-глубокая вода. И мы собирали лилии, различая далеко в глубине их прочные стебли, напоминавшие грубые жилы живого существа. Но в одной части «озера» цвет воды существенно отличался – он был мутный, густой, болотистый. Мы как раз приблизились на своем корыте к этому месту, и один из членов нашего «экипажа», парень постарше других, начал рассказывать, что как-то подслушал разговор взрослых, которые говорили, что в нашем «озере» есть воронка – жуткое место. Если воронка засосет, спастись уже не удастся. В лучшем случае, если сильно повезет, человека выбросит за много километров от дома уже в Волге. Шансы на спасение, как нам представлялось в детстве, невелики. Конечно, все мы затряслись, перепугались и сидели так тихо и смирно, боясь пошевелиться, чтобы не раскачать наше судно, что вскоре успешно пристали к берегу. Правда, моя мама затем, уже дома, удивленно спросила, откуда у нас такие красивые водяные лилии… Жаль, что живет вне своего дома-реки эта небесная красота очень недолго.

Я также дорожу памятью и о наших первомайских выходах с отцом в город – в парке имени Свердлова все заполнялось разноцветными шарами, яркими одеждами людей и красивыми транспарантами. Люди не ходили, но как бы вышагивали по городу с песнями, флагами, все празднично одетые. Четко вижу эти обрывки детской памяти и сразу, будто со стороны, представляю себя маленького: в сандаликах 28-го размера, коричневых штанишках с наглаженными мамочкой стрелками и бежевой курточке, – поспешно идущего с отцом, старающегося поспевать за его уверенным тяжелым шагом. Но я горд – я иду с папой за руку по улицам Ульяновска.

Но самое большое детское счастье – бесконечная свобода мечтаний. Я просто обожал лето за то, что в этой время года позволялось допоздна гулять с отцом и слушать его захватывающие рассказы о других странах. Вечерами ему очень нравилось играть на гармошке, особенно на трехрядной саратовской. И я постоянно крутился рядом, подпевал ему и мог под мелодию изобразить целое театральное представление. А ночью я любил развалиться с ним на сеновале: мягкие стебли-нити свежескошенной травы кололи спину, руки и ноги, а в душе пробуждались такие невероятные чувства, что хотелось разговаривать, петь, читать стихи. И мы с папой дышали естественным ароматом обнаженной природы – ароматом терпкого сена и теплой, влажной от росы земли. И отец рассказывал мне захватывающие истории о войне с японцами, многообразии мира, о благородных и не очень пиратах. Теперь, конечно, понимаю, что папа тогда в большей степени о них фантазировал, потому что в жизни, кроме мест, увиденных по долгу службы, толком нигде не был. Но все это не важно, потому что папа был искренним и очень настоящим. Сегодня те далекие вечера и тихие ночи – память о большом счастье. Мы лежали рядом, и я чувствовал его духовную отцовскую поддержку, его сильную любовь ко мне и заботу. Все это те места, откуда я начинал мечтать о будущем!

С братьями мы часто шалили. Забирались на крышу сарая и смотрели на бескрайнее, глубокое ночное небо, усыпанное звездами и украшенное огромной оранжевой луной, и я в своем сознании рисовал невероятные приключения разных героев. Конечно, я мечтал быть похожим на них и даже воображал себя в их команде. Думал, что, когда вырасту, тоже обязательно стану одним из них – благородным пиратом.

Кстати, о братьях. Мы часто дрались. Причем молотили друг друга по старшинству: старший брат поколачивал близнецов – Володю и Толю, те вдвоем давали жару среднему брату, Леше, ну и мне доставалось от них на орехи. Правда, Леша обычно меня защищал. Все это мы творили конечно же, когда родители не видели – боялись их огорчить своими бойкими, задиристыми «братскими» отношениями. Потому что все вместе обожали нашу маму, и не приведи Господь кто-то из нас ее обидит – ему достанется от всех. Но это ни в коем случае не было агрессией или злобой – так, мальчишки есть мальчишки. А вот единственную сестру мы всегда защищали, заступались во дворе и, конечно, в школе. И пожалуй, скажу в оправдание, что иногда драки дома оказывались неплохой закалкой на будущее: в дальнейшем во дворе и школе со всеми своими обидчиками я легко разбирался, и уже очень скоро мои сверстники про меня все поняли, старались лишний раз меня не задирать.