Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Забавно, что в эпоху торжествующей политкорректности героем фильма стал человек, который заказал неонацистам из «Арийского братства» напавшего на него заключенного-афроамериканца. А когда тот ускользнул от расправы, философски заметил: «Да-а, быть негром – это проблема». Это тоже, в конце концов, пустяки. Главное: верность семьи памяти отца и мужа неотделима от верности «семье». Когда «тефлонового» Готти с четвертой попытки таки упекли на пять пожизненных сроков – в тюрьме он и умрет от рака горла – в фильм врезается хроника 1992 года. Простые ньюйоркцы с хорошими лицами протестуют против жестокого приговора. Свою гражданскую активность они объясняют тем, что при Готти на улицах было спокойно, и вообще, мафия же не убивает непричастных к ней людей, а тех, кого убивает, нам не жалко. Трудно не заподозрить, что протестовали граждане не совсем бесплатно. Отсюда один шаг до того, чтобы сравнить с ними столь же нежно относящихся к своему герою создателей «Кодекса».

Голливуд всегда – а особенно со времен «Крестного отца» – живописал мафию как нормальное капиталистическое предприятие. Легендарная и кошмарная «корпорация убийств», поставлявшая киллеров во все уголки страны и ассоциирующаяся именно с кланом Гамбино, функционировала по тем же законам, что фирмы, выпекающие пончики или добывающие нефть. Социальный рок, шекспировские страсти или семейный долг как причины превращения человека в гангстера котируются в кино лишь в том случае, если речь идет о становлении оргпреступности, но никак не об эпохе ее экономического могущества. Оглушительная новизна «Кодекса» в том, что за без малого два часа зритель ровным счетом ничего не узнает о том, чем, собственно говоря, занимается герой.

В чем, черт возьми, его бизнес, кроме как в бесконечных обсуждениях пресловутого кодекса с коллегами: можно ли доверять братану, который ни разу не чалился на нарах, или разговаривать наедине с женой коллеги (категорически нельзя). Ни слова о делах корпорации, интересы которой простирались от импорта секс-рабынь и кокаина до вооруженных налетов и крышевания клубов. Единственное, что не вынесено за скобки, так это убийства, совершенные или заказанные героем. Но первое из них, многообещающе открывая фильм, скорее демонстрирует его мальчишескую лихость. Другое вроде как и простительно: как не ликвидировать соседа, сбившего насмерть маленького сына героя. Расстрел же «крестного отца» Пола Кастеллани, вознесший Готти во главу клана, мотивирован не жаждой власти, а лишь тем, что старикашка, отягощенный диабетом и импотенцией, зажился. Не сомневаюсь, что для консультантов такие шалости в порядке вещей – «взгляд, конечно, варварский, но верный», – но их жизненную философию создатели фильма переняли как-то уж чересчур безболезненно.

В общем, получилось кино о верном муже, заботливом отце и стойком мученике зверской пенитенциарной системы. О хорошем человеке неопределенных занятий, свободном, так сказать, художнике.

Колоски (Poklosie) Польша, 2012, Владислав Пасиковский

Если герой, прожив двадцать лет на чужбине, возвращается к родным березам и зачем-то первым делом суется в лес, да еще подобрав с земли крепкий сучок – чтобы получить по голове.

Если родной брат встречает его, на всякий случай сжимая в руке топор, и приходит в ярость от просьбы объяснить бегство в Америку его жены с детьми, а в окна братского дома по ночам летят камни.

Если местный «шериф» и скользкий молодой священник смотрят на героя со змеиной лаской. Если старый священник делает вид, что не интересуется ничем, кроме своего виноградника, а простой люд, поголовно отмеченный печатью вырождения, даже предлога не ищет, чтобы вчетвером попинать ногами его брата, неосторожно выбравшегося с хутора в райцентр.

Если герой на тракторе пытается уйти от преследователей, невидимых за стеклами их автомобиля, а до зрителя тем временем доходит, что все-все местное население не то что повязано, а сковано какой-то мерзкой тайной.

Если все это так, то только человек, впервые оказавшийся в кино, не определит жанровую природу «Колосков» как современный вестерн: человек ниоткуда приходит в беззаконный городок на «фронтире», границе между цивилизацией и «дикой» стороной света. А обитатели-оборотни, несомненно, кого-то убили и закопали, если не съели.

Более того, у «Колосков» есть безусловный – неприлично безусловный – прообраз: шедевр Джона Стерджеса «Плохой день в Блэк Роке» (1955). Там герой Спенсера Трейси так же заявлялся в городок на краю Аризоны. Местные нотабли смотрели на него с теплотой револьверного дула, направленного в лоб. Всех до единого аборигенов сковывала мерзкая тайна. А от преследователей на пустынной дороге герой избавлялся, с небывалой для однорукого инвалида сноровкой смастерив коктейль Молотова с собственным галстуком в роли фитиля.