Кино и кое-что еще. Неизвестные истории об известных фильмах

Они втроем довольно долго дискутируют, но я немного сокращу этот диалог и обращу внимание на ключевые слова, которые говорит Абрахам, потому что он четко смог описать, что это значит — быть американцем родом из Мексики: «Там нас не примут. И никогда бы не приняли». Селена напоминает, что сам Абрахам — мексиканец, что она и ее брат считаются мексиканцами, на что отец отвечает: «О нет, мы американо-мексиканцы, а таких не любят. И это тяжело — быть таким. Люди, говорящие по-английски, сожрут тебя, если твой английский не будет идеален, а мексиканцы затопчут, если скажешь что не так по-испански. Мы должны быть вдвое более идеальны, чем каждый из них».

Селену и Эйби эти слова смешат, но Абрахам спокойно продолжает: «Я вовсе не шучу. Мы веками живем бок о бок, но к нам все еще относятся так, будто мы только вчера перебрались через Рио-Гранде. Я имею в виду, что мы должны быть в курсе про Джона Уэйна и про Педро Инфанте. Знать музыку Фрэнка Синатры и Агустина Лара, имена Опры и Кристины. Американцы с японскими, итальянскими, немецкими корнями — у всех этих людей родина находится далеко, за океаном. А наша — вот она, рядом. Перед мексиканцами мы должны отстоять наше мексиканское происхождение, а в глазах американцев выглядеть американцами. Мы должны казаться более мексиканцами, чем сами жители Мексики, и в то же время более американцами, чем жители США. Это утомляет».

Блестяще написано и сыграно, правда. Олмос идеально выдает этот монолог, в нужных пропорциях смешивая раздражение с застарелой тоской.

Рискну предположить, что у каждого американца мексиканского происхождения был такой момент в жизни, когда все вокруг твердило, что для Мексики он недостаточно мексиканец, а для Америки — неполноценный американец. Такова реальность.

Сам я столкнулся с этим феноменом наиболее полно, когда, будучи студентом колледжа, получил работу в «Сиcи’с Пицца». Меня наняли просто в помощь, так что дважды в неделю я по нескольку часов в день сидел возле печей. Двое других парней, работавших там, тоже были американцами родом из Мексики, точнее мексиканскими иммигрантами. Они переехали в Америку за год или два до того вместе с семьями, так что были вынуждены жить той жизнью, которая светит любому иммигранту.

Помню, как-то я в разговоре мельком упомянул, что учусь, и они смеялись надо мной неделю подряд, клянусь богом. Говорили, что я не настоящий мексиканец, потому что хожу в колледж, и что я притворяюсь белым — ну и в общем кучу всякого дерьма наговорили[175]. Хотел бы я сказать, что в те времена был уже достаточно умен и смог продемонстрировать им отсталость их суждений о том, что в колледж ходят только белые, и что мы оказались в одной лодке весьма неожиданно благодаря жару печей, но эта встреча стала очень значимой, и что обоих в конечном итоге зачислили в тот же колледж, и мы все вместе выпустились и стали гордостью для наших семей. Увы, все было совсем не так.

Случилось то, что случилось, и позвольте заметить, что из нас троих я показал себя наихудшим с моральной точки зрения образом. А было вот как: на четвертую неделю работы менеджер случайно выдал мне на 400 долларов больше, чем я на самом деле должен был получить. Оказалось, что он спутал мою фамилию (Серрано) с фамилией другого парня, с которым тоже вел дела (Серна). Я работал примерно часов по десять в неделю, а Серна — по пятьдесят-шестьдесят, поскольку у него был полный рабочий день. Но вышло так, что я получил чек, положенный Серне, а он — мой. Если бы это происходило одновременно, то, уверен, это недоразумение было бы легко разрешить и исправить.

Однако я пришел за зарплатой пораньше (в свой выходной) и распечатал конверт, когда сидел в машине на стоянке.

Итак, при виде суммы в 470 долларов я постарался не сойти с ума от шока, затем отправился прямо в банк, обналичил чек, приехал домой, позвонил в пиццерию и уволился[176].

От друга, который работал там же, я узнал, что через несколько дней Серне выдали недостающие деньги, и это определенно сняло камень у меня с души. Однако я часто задаюсь вопросом, что же сказал Серна своему товарищу о «липовом белом мексиканце» в тот момент, когда они оба пришли на работу и он распечатал неправильный чек.

* * *

Мое детство прошло в Сан-Антонио, за исключением периода, когда мой отец служил в армии (и мы жили где-то в другом месте). Этот город — единственное, что всплывает у меня в памяти, когда я пытаюсь вообразить какой-то случай из детства или подростковых лет.

О фильмах, которые выходили в середине девяностых, я помню мало, но когда «Селена» увидела свет[177], мне было уже пятнадцать. Об этом кино много говорили. Взрослые — мамы и папы, дяди и тети (казалось, что вообще, блин, все поголовно) — испытывали по поводу «Селены» волнение, которого я никогда прежде не наблюдал и не мог понять, пока не вырос достаточно, чтобы захотеть увидеть кого-то подобного мне на киноэкране, или в телевизоре, или даже на рекламном щите (но только не в рекламе залогового поручителя, который работает круглосуточно и принимает звонки на испанском!).