Киноантропология XX/20

Нас с сестрой мама не отдала в детский сад. Только один раз отправила сестру и меня в пионерский лагерь Академии наук в Поречье. Позднее она мне рассказывала: «Я приехала в родительский день, и нас, взрослых, повели на выступление лагерного хора, где я увидела тебя в казённой не по росту форме, вдохновенно поющей «Песню о Сталине». Мне стало страшно». После этого она каждое лето снимала дачу. Как могла, старалась оградить нас от контактов с социумом, но наступало время идти в школу, и это особое социальное пространство, эта роевая жизнь захватила меня. Дружеские привязанности, коллективный досуг, политическая активность в пионерах и комсомоле – как всё это было притягательно для меня, живой, неравнодушной.

Нас никогда не водили на государственные ёлки. Мы не ходили в цирк. В качестве особой награды нечасто бывали в театре. Не было привычки ходить в кино, неважно, на что, а только на определённые, тщательно выбираемые фильмы. Зато мы очень много читали, постоянно слушали радио (сначала чёрную тарелку, позднее приёмник). Когда у нас появился катушечный магнитофон, мы без конца крутили Вертинского и Окуджаву. В нашем доме царил культ Пушкина, мною принятый у мамы, которая чтила в нём не только гениального поэта, но и гениальную личность, гармоничную и свободную.

Мы жили в большой перенаселённой коммунальной квартире, но наши две комнаты были отдельной зоной: с вещами из бабушкиного дома, книгами, старинной посудой. И даже день приёма в пионеры мама «пометила» для нас красотой – подарила фарфоровые тарелочки, разрисованные «под XVIII век». Можно сказать, мы росли в эстетической нише, организованной очень аскетично, чтобы ничего лишнего – ни вещей, ни одежды, ни разговоров, ни бесконечных развлечений и удовольствий. И потому всё особенно ценилось и помнилось: и выход в театр, и новое платье, и традиционное вечернее чаепитие. Пожалуй, только две темы были табуированы мамой в нашем семейном общении – политика и деньги. Деньги проходили по разряду «низких материй», их не любили считать не только в чужих, но и в собственных карманах. Двоемыслие, привычка ко лжи, неизбежные, когда разговор касался политики на людях, заставляли и дома его избегать. Только теперь я понимаю, каким умным, ответственным воспитателем была наша мать, сумевшая защитить нас от советизации.

Она не навязывала нам выбор жизненного пути, когда подошло время. Сестра, увлечённая педагогикой, работала в детском доме под Москвой, в Томилино. Ей, с тяжёлой формой порока сердца, были вредны и дальняя дорога, и напряжённая работа. Я, окончив девятый класс, заявила, что «не хочу больше тратить время жизни на школу», ухожу учиться «в вечёрку» и работать». Мечтая, как отец, стать нейрохирургом, поступила в Нейрохирургический институт имени Бурденко лаборанткой. Когда позднее выяснилось, что у меня болезнь ног, которая не позволит «стоять на операциях», это была настоящая драма. Я порвала с медициной и «с горя» пошла во ВГИК. Мама только вздыхала, но не вмешивалась, сама ценя самостоятельность и свободу как важнейшие начала жизни своей и своих детей. Возможность распоряжаться своей женской и человеческой судьбой, когда не могут насильно выдать замуж (как её несчастную мать), навязывать образ жизни, была для неё главным, если не единственным завоеванием революции.

Мама как человек 20-х годов была всё-таки носителем консервативного начала в образе мыслей, поступках, вкусах, и от действительности, в которой существовала, её защищало умение создать сферу такого личностного бытия, где она сама устанавливала свои законы и правила.

Отец как человек 20-х годов был революционером, преобразователем, воителем, строителем бытия социального, и от действительности, в которой он существовал, его защитили талант, жажда познания и созидания. Вот такие полярные модели жизни, которые условно можно обозначить как консервативную и революционную.

В молодости я выбрала революционную. С годами приходило разочарование, и я всё более осознанно склонялась к модели консервативной.

Если бы все те, кто жил и сегодня продолжают жить идеей усовершенствования мира через революцию, знали, что буквально означает это слово. Термин, пришедший в социальную сферу из астрономии,– «полный поворот планеты с возвратом в исходную точку». Вот почему все революции бессмысленны и самоубийственны. Любой из них свойственны утопическое мироощущение, тоталитарная психология, аморализм под видом новой морали, ненависть, мстительность, жестокость, бесчеловечность, большая кровь. И всё для того, чтобы «вернуться в исходную точку»?!

Мои бабушка и дед. Сергушевы

Дед Федор Арсеньевич со своими дочерьми Еленой и Валентиной

Анна Сергушева

Мама и отец. Дача на станции «Отдых»

Мама и отец

Отец в лаборатории