Фильм «Государственный чиновник» начинался показом «Ленинской дороги»,– так надпись на экране озаглавила первую монтажную фразу – железнодорожный путь и мчащийся по нему поезд. Появился в фильме и положительный герой-масса – отряд пионеров, шеренги трудящихся, коллектив рабочих. Изменился и профиль персонажей отрицательных: начальник отдела уже не просто бюрократ – он вредитель, член контрреволюционной группы старых специалистов, а кассир Фокин – послушное орудие в его руках. Режиссёр откликнулся оперативно на злобу дня, на только что прошедшие «Процесс Промпартии», «Шахтинское дело».
Вот, ссылаясь на начало обеденного перерыва, кассир не выдаёт денег рабочему, наконец получившему от начальника отдела бумагу на ремонт паровозов. Фокин так поступает не потому, что бюрократ проголодался, а потому, что враг знает: сейчас в депо идёт документ за той же подписью с требованием демонтажа паровозов. Развал железнодорожного транспорта страны – цель контрреволюционной группы, которую разоблачают бдительные рабочие депо. Стройные ряды пионеров прибывают на помощь сотрудникам ОГПУ в сцене ареста Фокина. Идущие за окном колонны трудящихся, освещенные мощными прожекторами, огромными тенями накрывают, давят поверженную фигуру разоблачённого врага. И по «Ленинскому пути» мчатся паровозы, снятые в самых изысканных ракурсах и планах, утверждая полную победу над врагами социализма.
Режиссёр сделал всё, чтобы спасти фильм и … погубил его. Думается, он всё понимал. Не случайно, начиная работу над «Государственным чиновником», он повесил на двери рабочей комнаты табличку: «Коопремонт. Ремонтируется «Госчиновник». Сапожник Ив. Пырьев». Наверное, он тоже чувствовал себя «раздвоенным», пряча лицо беспощадного, проницательного сатирика за маской благонадёжного иллюстратора политических тезисов дня.
Фильм Г. Козинцева и Л. Трауберга
На дворе 1926 год. В сентябре созданием первой ударной бригады НОТ на «Красном треугольнике» положено начало движению ударничества, а год спустя будет утверждено звание «Герой труда». Возможно, для ФЭКСов (в одном лице сценаристам и режиссёрам фильма) такой симбиоз общечеловеческого и политического отдавал комедией. Уже в названии таится лукавство. «Братишками» называли революционных матросов, увешанных гранатами, нередко одурманенных наркотой. Известно, что именно на флоте наркомания, считавшаяся «барской болезнью», пустила цепкие корни. Их боялись и на улице старались обходить стороной. А здесь это имя присвоили тихому трудолюбивому шофёру, а, может быть, и его другу, старому грузовичку. И если герой имени собственного не имеет, в титрах назван по роду занятий – «шофёр», то у грузовичка есть личный номер – «200». Машина очеловечена, её колёса, радиатор, гайки «живут» и даже «разговаривают». Так, радостью зажигались глаза-фары, когда шофёр находил грузовик на кладбище автомобилей и угонял, чтобы спасти. Грузовик, как человека, торжественного провожали с венками и речами, тем более что у него была славная биография. Он был участником октябрьских событий и сопстроительства – возил красногвардейцев и катал первых пионеров. Очеловеченность, персонификация машины – такой привет конструктивистам и кинематографистам с близкого «левого фронта». А может быть, и невысказанная тревога по утраченной человечности и утерянному интересу к личности, к индивидуальности…
И куда девалась острая эксцентричность взгляда на реалии 20-х годов, так выразительно, нарядно украсившая «Похождение Октябрины» и «Чертово колесо»? Её заместила лиричность во взгляде на город, на славных, симпатичных авторам людей. Таких в фильме явное большинство: девочка, которую по привычке называют «мальчиком при гараже», старик-маляр, интеллигент-книгочей, даже милиционер, пришедший арестовать угонщиков и реквизировать грузовик. Им хотели помешать советские чиновники, начальники, да ещё извозчик, враг всего некопытного транспорта.