Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

В общем, три года проведя под опекой ЦРХ Син и Чхве уехали из Рестона на запад, в Калифорнию, – заново строить карьеру в кино. Син мечтал прославиться в Голливуде. Через общих знакомых они вышли на японокорейского бизнесмена, который сколотил состояние на гавайской недвижимости, помнил их фильмы и готов был финансировать их новые проекты. Он пригласил их погостить в Беверли-Хиллз. Син и Чхве прожили у него в доме почти четыре года – пока Син в третий раз начинал карьеру с нуля. Теперь его звали Саймон Шин – он взял христианское имя, когда Чхве перед свадьбой в Вашингтоне убедила его принять католицизм.

Чхве быстро сообразила, что в шестьдесят три года она слишком стара и малоизвестна на Западе – без толку опять печатать портреты, нанимать агента и сражаться за эпизодические роли с полчищами старлеток. Кроме того, английский давался ей с трудом, и даже прожив в США несколько лет, она еле-еле могла связать два слова. У Сина успехи были немногим лучше. «Чингисхан», который он теперь задумал как эпический мюзикл, так и не нашел поддержки, и перед Сином снова и снова закрывали дверь, едва он предлагал фильм о своей северокорейской эпопее (что ненавязчиво подчеркивало, сколь мрачны на американском рынке коммерческие перспективы фильма с тремя корейцами в главных ролях).

В 1990 году Син ненадолго вернулся в Азию ставить фильм «Маюми: дева-террористка» по мотивам подлинной истории северокорейской шпионки, в 1987 году взорвавшей самолет «Корейских авиалиний». Син, по его словам, снял этот фильм, дабы «заявить о своей идентичности» и доказать, что он не коммунист. Проект принес удручающие плоды. У фильма был крупнейший в истории корейского кино бюджет, снимали его в семнадцати странах, выбрали для показа на Венецианском кинофестивале (и послали на премию Американской киноакадемии в категории «Лучший фильм на иностранном языке»), однако критики над ним в основном насмехались. Хуже того, родственники жертв теракта подали на Сина в суд за клевету – они утверждали, что Син добился права на экранизацию, пообещав отдать должное их близким, а вместо этого снял «кровавый» бестактный трэш. Особенно свирепо они критиковали самый яркий эпизод «Маюми», сцену теракта, гротескно жестокую и перемежаемую документальными кадрами, где настоящие семьи оплакивают настоящих погибших. Сцена длилась две с половиной минуты и стоила почти половину двухмиллионного бюджета. Уладив дело вне суда и уплатив необъявленную сумму, Син позднее застенчиво признавался, что снимал фильм главным образом ради этого эпизода. Кое-кто счел «Маюми» плохо завуалированной южнокорейской пропагандой – дескать, власти потребовали от Сина однозначно отмежеваться от коммунистов, и ему пришлось очернять Север. Большинство решили, что «Маюми» просто дурное кино: торопливое, дешевое и плохо сыгранное.

Син сбежал назад в Лос-Анджелес и поставил фильм, неприглядно изобразивший южнокорейскую военную диктатуру 1980-х – наверное, хотел восстановить баланс. Фильм тоже провалился. После этого Син решил о политике больше пока не заикаться. Успех «Одного дома» и американская фетишизация восточных боевых искусств – начавшаяся с Брюса Ли, но подпитываемая франшизой 1984–1994 гг. «Парень-каратист»[41] и модой на черепашек-ниндзя – вдохновила Сина на создание «Трех ниндзя», диснеевской франшизы о трех американских ребятах, которые с помощью боевых искусств борются с преступниками. Син заказал сценарий и приступил к переговорам с «Диснеем» о финансировании и прокате. Он, конечно, был крупнейшим кинематографистом обеих Корей, но на прямых переговорах с настоящей голливудской студией трепетал. Адвокаты «Диснея» – бескомпромиссные хищники, это все знают, и неважно, что Сину уже за шестьдесят, что он пережил похищение и тюрьму. В мае 1992 года, когда в Лос-Анджелесе бушевали массовые беспорядки, спровоцированные делом Родни Кинга, Син, его адвокаты и адвокаты «Диснея» на целую ночь заперлись в гостиничных апартаментах – спорить о непостижимых деталях соглашения о лицензировании. Син совершенно растерялся – он-то привык, заключая сделки, пожать руку, подмигнуть, помолиться и, может, присовокупить к этому кое-какие поддельные бумаги. «Все было другое, – говорил он. – Я старался соглашаться на все их предложения».