Киномания

С каждым скомканным звуком сердце у меня падало. Разговор с Саймоном, вероятно, будет нелегким, если вообще возможным. Я рассчитывал порасспросить его обо всех сторонах его работы. Теперь я опасался, что ничего не получится, разве только «Милк Дадс» сделают свое дело.

– У вас здесь отличная студия, – сказал я.

Саймон только кивнул в ответ, его зубы пытались зацепить какое-то непроизнесенное слово.

– Вы научились искусству кино здесь? – спросил я.

– Нет, – ответил он, – Я б-б-ыл на В-В-В…

Я понял, что последнее, возможно, и не заикание.

– На «Три В.»? – переспросил я.

Он кивнул. Значит, Саймон, как и Касл перед ним, имел связи с В. В. Валентайном. Освобождая Саймона от необходимости говорить больше, слово вставил Лен Деккер.

– Можно сказать, что Саймон ученичествовал на «Три В.». Вкусил немного от мира коммерческого кино. Мы полагаем, что это полезно для наших учеников. Постойте-ка, Саймон делал для Валентайна «Счастливое убийство» и…

– «Я х-х-х-х», – добавил Саймон, вернее, безуспешно пытался добавить. Он бросил в рот еще конфетку и после этого сумел преодолеть препятствие, – «Я хочу вурдалака».

Услышав это название, Шарки засиял.

– «Я хочу вурдалака» – это фильм Саймона? А я и не знал.

– Да-да, – заверил его Деккер. – Сценарий, постановка – все.

– Ух-ты! Сенсация! – Шарки был в восторге. – Это мое лучшее шоу – строенный сеанс. Ребятишки его любят. – И повернувшись ко мне: – Ты ведь его видел, Джонни – «Я хочу вурдалака», «Точно как вурдалак», «Кто похоронил нашего любимого папочку».

Пытаясь произнести это с сожалением, я сказал, что не видел.

– Тебе понравится, – сказал Шарки. – Там есть этот знаменитый эпизод. Эти оборотни одеты как «Битлы», а говорят с еврейским акцентом. Блеск. Но к тому же еще и очень похабно, очень похабно, – В эстетической системе Шарки это было наилучшей оценкой. Повернувшись снова к Саймону, он спросил: – Слушай, а почему твоего имени нет в титрах?

На сей раз на помощь к нему пришел Деккер.

– Боюсь, что мистер Валентайн в таких вещах не очень-то щепетилен. Много из того, что он выпускает под своим именем, снято вовсе не им.

– Да-да, я знаю, – сказал Шарки, – Этот тип настоящий конокрад. Он обворовал столько талантов!

– А ты знаешь, что Валентайн финансировал некоторые фильмы Макса Касла?

– П-правда? – Саймон был удивлен.

– Так Валентайн и начинал. В то время он был, насколько я знаю, десятая спица в колесе. – А потом я как можно небрежнее добавил: – Он был одним из первых, кто рассказал мне о секретных касловских приемах. Он пытался выведать про них у Касла, но безуспешно.

Последовавшую за этим тишину первым нарушил брат Юстин.

– Секретные приемы? Вы имеете в виду те маленькие трюки, о которых вы говорили с доктором Биксом в Цюрихе?

– И о них тоже. – Я обратился к Саймону. – И вы тоже используете эти… маленькие трюки?

За Саймона поспешил ответить брат Юстин.

– Конечно, в любом фильме главное – общий эстетический эффект, какими бы способами он ни был достигнут. В конечном счете у каждого режиссера есть свои методы, тайны его ремесла. Но стоит ли о них серьезно говорить вне контекста режиссерской работы в целом?

Вопрос был риторическим. Я понимал, что брат Юстин великолепно умеет уходить от разговора, который для него по тем или иным причинам неудобен. Он поторопился дать указание запустить фильм, который мы пришли смотреть, и мы расселись в креслах.

Что можно сказать о фильме, который приобрел такую известность (и скандальную славу), как «Недо-недо»? Цель его состояла в том, чтобы вывести Саймона из гетто авторского кино, и цель эта была достигнута с не меньшим шумом, чем если бы молодым режиссером выстрелили из пушки. Хотя и мейнстримом его назвать было нельзя, фильм продержался в некоторых первоэкранных кинотеатрах несколько недель, то есть достаточно долго, чтобы привлечь к себе внимание критиков; потом он шел еще много месяцев в мультиплексах при торговых центрах, где зрители, в основном молодежь, принимали фильм как своего рода наркотик. Появлялись сообщения, что некоторые подростки просмотрели ленту более чем по сто раз, а в кинотеатрах, где показ прекратился, возникала угроза беспорядков.