Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Сейчас произошло счастливое соединение глубины и жизненности наших русских артистов с блеском, легкостью и изяществом французских постановок.

…Вы, кто хотите выступать на сцене, записываетесь в новые, модные в Харбине студии, вы, кого пленяют подмостки и кто делает на них первые робкие шаги, вы, художники, декораторы и режиссеры, не пропустите серии парижской кинодрамы и поучитесь богатству приемов, поразительной мимике, прелестным интимным мелочам у жрецов Великого Немого.

По мановению магической палочки в картине живут, любят, смеются, страдают не только люди, но, кажется, и природа, и животные. Пушистый шпиц смотрит недоуменно на незнакомца, обнимающего его хозяйку, умная лошадь одобрительно кивает головой, когда ей рикошетом попадает поцелуй нежно прижавшихся к ее морде влюбленных.

Самый сюжет первой картины из этой серии «Когда дьявол спит» очень оригинален; много путей у каждого человека, и в нашей свободной воле выбрать ту или иную дорогу. Обыкновенно… путает Лукавый и на собственном опыте убеждаешься, что свернул не туда, хотелось бы назад, да уж поздно. Много человеческих жизней состоят в том, чтобы во второй половине исправить ошибки первой. Но… маркизу де Гранье очень повезло. Накануне рокового, поворотного в его жизни дня его Демон-искуситель заснул, а добрый охраняющий Ангел развертывает перед ним всю панораму его грядущей жизни. Как в пьесе Урванцова «У белого камня» мы видим все то, «чего не было», но могло быть вызвано к жизни на общую пагубу и великий грех.

Явь и сон перепутаны так искусно, что только в конце седьмой картины, пережив вместе с героем и дурман страсти, и проклятие отца, и мятежную жизнь со ступеньки на ступеньку из фешенебельного отеля до мансарды, мы просыпаемся с облегченным вздохом.

Стиль Кино, как видите, все же выдержан полностью, но насыщенность и стремительность действия, но эффекты снимков и освещения правдоподобны и безупречны по мастерству.

Большое удовольствие любоваться панорамой Парижа, пройтись по приморской аллее Марселя и побывать в его музее. Только в кинематографе и увидишь теперь эту широкую, яркую, пленительную жизнь, только в кинематографе вспомнишь те места, в которых и мы с вами, быть может, оставили когда-то частицы своей души…

И так радостно, что даже среди парижских актеров первое место заняли наши художники экрана, такая гордость, что русское искусство, как и русская книга, раскинулось по лицу всего мира, выковывая новые ценности Мысли и Красоты.

Печатается по: Свет (Харбин). 1922. 5 окт. Подп.: Дама с Моря.

Соломон Поляков РУССКАЯ КИНЕМАТОГРАФИЯ ВО ФРАНЦИИ

О русской кинематографии вне России можно говорить только условно. Кинематография творится совокупностью разновидных сил: воображения автора сценария, искусства режиссера, таланта исполнителей, мастерства фотографа и даже свойств природы, когда в фильме роль играет пейзаж. Кинематография только в том случае бывает национальной, когда все творящие элементы, гармонически завершающиеся в фильме, отражают характерные для данной нации художественные черты и придают произведению «особый отпечаток». Итальянская, шведская, американская фильмы сразу узнаются по духу, их проникающему и составляющему неповторимую их особенность. Идеальной русской фильмой была бы такая, в которой счастливо сочетался бы русский по духу сценарий (хотя бы он касался Новой Зеландии или Папуасии!), характерные представители русского актерского искусства, режиссерская выдумка, так или иначе связанная с русской школой построения зрелища, и, пожалуй, русская техническая сноровка, которую нелегко определить, но нетрудно почувствовать. Разумеется, что такая совершенно русская фильма может создаться только на русской почве, органически и преемственно. Русская кинематография за границей может поэтому быть только русско-французской, русско-немецкой, русско-итальянской – в зависимости от страны производства и господствующих в ней художественных вкусов, традиций, технических навыков. Не поддаваться влиянию среды просто немыслимо, но и вдобавок еще опасно. Искусство не может висеть в воздухе, не обрекая себя на страшную, мертвящую безликость. Не имея возможности быть русским вполне, русское экранное искусство непременно должно временно привиться к чужому стволу, питаясь им и обогащая его. Ибо величайшее заблуждение думать, что безликое, международное рыночное производство может иметь какую-нибудь художественную ценность… Никакие технические ухищрения и трюки не спасут такое производство от конечного краха – ничто так не мстит творцам, как созданная ими пустота.