Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Нельзя не отметить и неточность в воспроизведении Зимнего дворца и кусочка набережной – это напоминание, не изображение. Совсем уже не похожа игла Петропавловского собора и вообще очертание крепости.

Как ни очаровательно впечатление русской границы (невольно вспомнилось из «Бориса Годунова»: «Вот, вот она, вот русская граница!»), однако пейзажи, по которым происходит погоня за улепетывающим Казановой, не переносят туда, где

Эти бедные селенья,
Эта скудная природа…[463]

О содержании почти не приходится говорить: картины сами по себе настолько занимательны, что содержание отступает на задний план. Хорошо использована Венеция, ее архитектура, ее каналы, лагуны, гондолы, мосты… Поражает своей танцующей массовостью венецианский карнавал. Невольно спрашиваешь себя: как удалось режиссерам собрать такую толпу замаскированных граждан в столицу, где декретом «вождя» запрещено в масках выходить на улицу?..

Теперь о некоторых участвующих. Мозжухин обладает умным движением и остроумием в переходах от спокойствия к движению: прямо остроумно, когда он императрице отвешивает поклон и, покоряясь необходимости, исчезает в потайную дверь, – остроумно, и все зрители эту сторону хорошо видят и отмечают. Но желательно бы было больше гибкости в такой гибкой, шельмоватой роли; он производит впечатление натянутое, что называется «аршин проглотил». Некая сухость и в гриме, в особенности рот. Да грим вообще чрезмерен в этом фильме. Такое редко красивое явление, как г-жа Диана Карэн, совершенно обмазана, облеплена посторонним веществом. Ее первое появление очаровательно, но потом, когда она в полном бальном параде, лицо пропадает под массою наложенного грима, и волосы тоже не живые. Она отлично ведет свои сцены; жаль, что их мало…

Очень хороший актер, но совсем не похожий исторически, – тот, кто изображает Петра III. Он прекрасен в сцене опьянения за ужином… Очень мило с ним заигрывала, шутила и салфеткой обтиралась Н. П. Кошиц в роли царской любимицы, графини Воронцовой, той, которую Петр называл «Романовна». По истории она была некрасивая, рябая; исполнительница была иная…

Музыка местами подобрана очень удачно. Не совсем приятно слышать при дворе «Матушки Екатерины» полонез Шопена, но еще более неприятно, что в танцах движение расходится с музыкой, то есть (не забудем, что речь идет о кинематографическом движении, не о движении живых людей) оркестр за сценическим (экранным) движением не следит. Теперь принято ополчаться против «синхронизма» (совпадения движения с музыкой) – я, наоборот, не пропускаю случая, чтобы не подчеркнуть досадное разногласие между тем, что видим, и тем, что слышим. Еще большее отсутствие «синхронизма» в сценах пения. Это вообще опасная задача: на экране раскрывается и закрывается рот, а за кулисами человек поет. Если уж прибегать к этому приему, который сам по себе безвкусен, то надо, чтобы изображающий пел, действительно пел во время съемки, пел то самое, что будет петь во время проекции невидимый певец…

В заключение скажем, что одна из самых эффектных выдумок режиссера – выход императрицы на бал – вместе с тем и самая неправдоподобная из картин. Для того чтобы из «внутренних покоев» выходить к танцующим, императрице не приходилось спускаться по огромным длинным лестницам, а «высочайший выход» никогда не совершался без предшествия придворных чинов и без сопутствия придворных дам и фрейлин. Здесь же Екатерина сходит одна, и идет за ней бесчисленное количество арапчат, несущих нескончаемый ее шлейф. Все это очень блистательно, театрально (скорее бутафорно), мишурно-торжественно, но это не историческая картина петербургского двора – это какое-то придворное действо, происходящее в неизвестном тридевятом царстве, тридевятом государстве, а может быть, и на луне…

Со всем тем, не сомневаюсь, что у того стойкого зрителя и судьи, что именуется публикой, – а не у экрана ли и не у Мозжухина ли публика широкая? – этот фильм будет иметь очень большой успех. В нем много занимательного, остроумного, красивого[464].

Печатается по: Последние новости (Париж). 1927. 25 июня.

Алексей Петров ОТБЛЕСКИ ВЕЛИКИХ ГРОЗ

Крушение Российской империи, исполина среди великих держав, – событие, которое трудно измерить мерками, укладывающимися в представлении современников.

Только история скажет впоследствии свое слово о свершении времен державы Российской.

Только в этой перспективе будет всеобъемлюще охвачена предреволюционная и революционная эпоха России.

Но ум человеческий пытлив и тороплив и, не ожидая суда истории, стремится к отысканию ключа, причины причин, приведших нашу родину к катастрофе.

Двенадцать лет нас отделяет от рокового февраля 1917 года, и за эти немногие сравнительно годы «февраль» и «октябрь» породили громадную литературу. В бесчисленных мемуарах, в документах, в рассказах очевидцев, в романах и повестях, в пьесах и фильмах отображены эти пылающие даты.