Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Каждый по-своему подходит к необъятной теме, но ее можно считать на две трети созданием русского творчества.

Сценарий «Трагедия России»[465] написан Неволиным, режиссер – Ларин, главные герои – Хмара и Гайдаров.

Русское участие здесь чувствуется во всем – в знании исторической обстановки, в обрисовке и трактовке типов, умело с большим тактом сделанном историческом фоне.

И даже одна из героинь, французская артистка Сусанна дель Масс своим чуть-чуть калмыковатым лицом, поставом глаз, славянской мягкостью и задушевностью игры напоминает русскую.

Жаждущие политической сатиры или, выразимся модным словечком, тенденциозных «уклонов» таковых в «Трагедии России» не найдут.

В этом отношении фильма Ларина – единственная в своем роде.

Она отнюдь не политическое и не агитационное средство, она – чисто художественная пьеса, где исторические персонажи, кто бы они ни были – Распутин ли, Николай ли Второй или чекист-комиссар, – выведены с удивительной объективностью.

Нужно громадное чувство гражданской справедливости, нужно обладать особенным даром такта, чтобы развернуть столь волнующую, близкую и больную для каждого русского тему в таком выдержанном эпическом рисунке.

Редко кто даже из больших, горящих светлым огнем художников может отрешиться от внесения своего личного в сферу искусства.

И поэтому ларинский подход, да еще к такой острой теме, особенно примечателен.

Впрочем, резкие краски и приемы вообще, очевидно, не в натуре этого талантливого киномэтра.

В его манере – мягкость, тонкий изящный рисунок, отсутствие дешевых кричащих эффектов, его краски убеждают своей теплотой и насыщенностью чувства, он искусно владеет даром дать широкую волнующую картину в компактном, коротком эпизоде.

Например – убийство Распутина.

Даны только два момента – из автомобиля на набережной Невы вытаскивают мертвое тело, бороздящее безжизненными ногами снег. И второй – калоша, тяжелый азойный[466] бот «старца», оставшийся на краю проруби.

Или – Николай Второй. Зритель видит в те моменты, когда государь показывается анфас, подлинные киноснимки с царя, взятые из прежней хроники и прекрасно смонтированные со студийными. Артист же, играющий Николая, показывается только со спины, причем при повороте головы вы ловите характерный абрис щеки, уса, бороды.

Та же деликатность и в трактовке типа комиссара. Перед нами не ходульный лубочный большевик, а живая фигура человека, в котором борются личные чувства и партдисциплина.

Монтаж хроникальных снимков удачно применен и в других местах фильмы – царский выход к народу, парад петербургской гвардии, революционные шествия с плакатами, речь Троцкого из особняка Кшесинской и др.

Сцены распутинских кутежей и прочих «окаянств» обращают на себя внимание силой и выпуклостью. Вообще игра ансамбля этой фильмы производит глубокое впечатление – в публике, несомненно, будут и слезы, и минуты затаенного молчания, и вспышки аплодисментов.

Конец фильмы сближается с нашими днями вплотную – бегство из России, эмигрантство, шоферство, фабрика.

Тяжело, трудно изгнанникам, но неугасима надежда в их взорах.

Отблески этой надежды я читаю и в глазах оставляющих зрительный зал.

И в памяти встают строфы знакомого харбинцам поэта-эмигранта Ачаира:

Не согнула судьба нас, не выгнула,
Лишь пригнула до самой земли,
Но за то, что нас Родина выгнала,
Мы по свету ее разнесли[467]

.

Печатается по: Рупор (Харбин). 1929. 21 февр. Подп.: Полишинель.

Сергей Волконский ДВА ФИЛЬМА

Маленький кинематограф «Диамант» приютился на площади Св. Августина, в подвальчике. Он сейчас показывает два фильма.

Один – путешествие по воздуху из Лондона через Бордо, Марсель, Корсику, Мальту, Египет, над Нилом, через всю Африку в Капштадт[468] и обратно, по западному берегу Африки, над Марокко, через Касабланку, Барселону, опять во Францию и в Лондон. В каких-нибудь сорок-пятьдесят минут совершить такое путешествие – редкое удовольствие. Остановки в туземных деревнях и городах (если можно именем города окрестить эти поселения из землянок, крытых камышом). О, прелесть, новизна этих остановок! Казалось, видели и перевидели так называемых «туземцев» и «туземок» – и все-таки всегда это зрелище ново. И раса, и одежда (когда таковая есть) и, главное, – головные уборы. Что за разнообразие! Эти цари и воины носят чалмы из тигровых и львиных клыков. Другие носят волосяные шлемы, украшенные страусовыми перьями, но такими высокими, так пышно и мерно качающимися, что издали кажется – надвигаются перистые копны. Да к тому же они сидят на волах, сливаются с четвероногими в какое-то особое звериное существо. Очень интересно наблюдать за «лицом» (если позволительно так выразиться) этих волов: они положительно тешатся, шествуют в сознании важности исполняемого церемониала…