— Мистер Фотерингей, — сказал Холл,— приобщение одного неверующего к мистическим тайнам бытия гораздо более ценно, чем приобщение сотни верующих... Позвольте мне, мистер Фотерингей, подарить вам с дарственной надписью свою книгу, которая называется «Закон магнетизма». — И взяв из стопки книг, лежавших на столике, одну, Холл надписал ее и подал Фотерингею...
— Мистер Холл, — сказал Фотерингей,— я пришел не только извиниться перед вами, но и посоветоваться с вами... Не можете ли вы мне сказать, что именно может развить в человеке способность творить чудеса...
— Творить чудеса? — переспросил Холл и снова глянул на Фотерингея, на этот раз с легкой, умело скрытой усмешкой. — Ну, прежде всего тренировка воли, аскетический образ жизни, отказ от употребления мясной пищи... Да, да, вегетарианство играет особое оккультное значение...
— Теперь я понял, — радостно сказал Фотерингей, — мои родители имели мелочную лавочку в Бромли, в графстве Кент, но жили мы очень бедно, и с детства я в основном питался картофелем... жареным, печеным, вареным, пудингами из картофеля... И к тому же мы ели слишком много капусты... Мясо покупалось только для отца. Вот почему мой отец так и не стал чудотворец, а продал лавочку, стал профессиональным игроком в крикет...
— Позвольте, позвольте, — перебил его Холл, — вы хотите сказать, что, посидев на вегетарианской диете, сами стали чудотворцем?
— Да, мистер Холл, — ответил Фотерингей.
— Значит, мы коллеги, — сказал Холл.
— Да, мистер Холл...
— И много чудес вы уже натворили? — спросил Холл.
— Ах, мистер Холл, вы ведь не менее моего знаете, что придумать настоящее чудо гораздо труднее, чем его сотворить... Я наделал много чудес, но всё это мелкие, неинтересные чудеса... Я заставил висеть вниз головой лампу в кабаке «Длинный дракон», я создал себе новую зубную щетку, новые подвязки для носков и прочие мелочи, которых я уже не помню...
— Согласен, коллега, — сказал Холл, — чудеса мелковаты... Действительно, мелковаты...
— Вот и я говорю, — сказал Фотерингей, — правда, у меня есть чудо покрупней, но оно как раз и мучает мою совесть...
— Что ж это за чудо? — спросил Холл.
— Я не поладил с констеблем Уинчем и велел ему убраться как можно дальше...
— Да, да, — сказал Холл, — об этом чуде я как раз слышал... Говорят, реку до самой мельницы Роулинга пройдут с неводом в поисках констебля Уинча... Так это вы его?
— Я, — сказал Фотерингей, — я просто приказал, и вот видите... Что это такое: черная магия или еще что-нибудь? Как вы думаете, при чем тут я? Вот это мне хотелось бы знать... Неделю тому назад я совсем не знал, что могу делать это. Это открылось вдруг...
— Чудо с Уинчем, конечно, заслуживает внимания, — сказал Холл, — но если вы действительно способны на такие чудеса, так о чем же вы раздумываете?.. Почему бы вам не увеличить свою частную собственность незаметными актами творения? Десяток-другой бриллиантов, некоторое количество золотых безделушек высшей пробы или просто фунты стерлингов... Или вы не нуждаетесь?
— Что вы, мистер Холл, — сказал Фотерингей. — Мы очень нуждаемся с моим сыном Джипом, тем более, что я теперь остался без работы... Но если ты обладаешь даром чудотворения, делать деньги — это такое мелкое, такое скучное дело, что уж лучше зажигать без спичек свечи или создавать зубные щетки.
— В таком случае, — сказал Холл, глядя на часы, — если вспомнить его светлость герцога Айгельского, или Елену Петровну Блаватскую, или Магомета, или Иисуса Навина... Впрочем, почему бы и нет... Это действительно великое чудо... Остановить вращение земли...
— Вы это мне рекомендуете? — спросил Фотерингей.
— Да, — сказал Холл, — если вы остановите вращение земли, никто не посмеет утверждать, что сотворенное вами чудо недостаточно грандиозно...
— А как же вы узнаете, что я это совершил? — спросил Фотерингей.
— О, — сказал Холл, — об этом вы можете не беспокоиться: если вы остановите вращение нашей планеты, например, в четверг вечером, то в пятницу утром об этом напишут все газеты...
— Благодарю вас, — сказал Фотерингей, — вы мне очень помогли, — и, вежливо откланявшись, он вышел.
В доме у Емельяна собрались гости. На столе рядом с кипящим самоваром стояли две бутылки красноголовки и закуски. Среди гостей и констебль Уинч. На всякое русское слово Уинч отвечал по-английски, но всё было ясно и у всех были одинаково красные, веселые лица.