Киносценарии: Нечаянные радости. Светлый ветер. Потусторонние путешествия

— Экая невидаль, — сказал отец, — да что ж на небе полететь может, окромя птицы небесной... Ты, Марфутка, лучше аккуратней чашки расставляй, чтоб не разбить, да кулёк с углем не перекинь. А то мы с тобой сегодня поздненько пришли, с краю место заняли. Половчей надо повертываться, если не хотим поссориться с желудком.

— А ты, Емельян, напрасно Марфутке своей не веришь, — отозвался сосед, рябой мужик, — последнее время по небу всякая чертовщина взялась летать... Вон, говорят, на Троицын день в Перовой роще летающую миску видели... аккурат к дому Семёна подлетела...

— Да ну, — удивился молодой мужик с усами.

— Вот те ну, — отозвался рябой.

— А что в той миске? — спросил Емельян.

— А в той миске старик с бородой, — сказал рябой, — а лицом наполовину синий, наполовину малиновый...

— Да ну, — удивился усатый мужик.

— Вот те ну, — отозвался рябой.

— И что тот старик? — спросил Емельян.

— Старик на Семёна глянул, — сказал рябой, — и матерно в его направлении выразился...

— Да ну, — удивился усатый.

— Вот те ну, — отозвался рябой.

— А Семён? — спросил Емельян.

— А Семён в обратном направлении выразился, да так, что миску в один момент на край неба унесло, и там она пропала...

— Да ну, — удивился усатый.

— Вот те ну, — отозвался рябой.

— Тятя, опять летит, — крикнула Марфутка.

И верно, в этот раз уж и Емельян заметил, и рябой, заметил и усатый да и другая публика.

Рты у народа раскрылись от изумления, шапки у многих на землю попадали.

Меж тем бедный констебль Уинч в полуобгорелом от большой скорости мундире, сделав круг, приземлился прямо на луг, понесся, оставляя за собой на траве дымный след, и затормозил у ряда самоварников, а именно возле Емельяна, самого крайнего из них. Бедный Уинч не понимал, что с ним происходит и где он, однако, увидев большое скопление народа, он, по полицейской своей привычке, тут же закричал на народ, требуя разойтись. Но поскольку кричал он на чистом английском языке, народ не понимал, не расходился, а только глазел удивленно.

— Так ведь это фигляр, — радостно крикнул наконец Емельян.

— Какой же это фигляр, — сказал рябой, — ежели он по небу летает.

— Так это ж тебе не какой-нибудь штукарь из Марьиной Рощи, — сказал Емельян, — это тальянец или немец, разве не видишь... Образование... Ихний фигляр не то что по небу бегать обучен. Они облизьяне выдумали, блох обучили плясать, лошадь часы узнавать, собак муштруют. Я фиглярству такому большой любитель. Милости просим, сударь, к нашему самовару, — обратился Емельян к Уинчу, но тот закричал еще громче и затопал ногами.

— Да он матерно на народ выражается, — сказал рябой, — летают тут всякие... А я не посмотрю, что с неба прилетел, как дам сейчас в ухо...

— Ты брось эту манеру, — сказал рябому Емельян, — необразованность... Сразу в ухо...

— Тятя, — сказала Марфутка, — он никак есть хочет, — и она протянула Уинчу бублик.

Уинч, который был не только сердит, но и действительно голоден от долгого полета, тут же схватил бублик и начал грызть его.

— Во, — сказал Емельян рябому, — малое дитя, а сообразительней тебя... А ты скажи, Ванюша, отчего собака лает?

— А я почем знаю! — ответил рябой Ванюшка, — так уж Бог создал.

— Бог-то Бог, — сказал Емельян, — да и человек должен знать... Лает она от того, что не бает... Зверь ли, птица ли какая, все они бессловесные, а кричат по-своему и понимают друг дружку... А человек человека понять не хочет... — и, глянув на Уинча, грызущего бублик, Емельян протянул ему кружку чая...

Меж тем виновник столь необычного происшествия с констеблем Уинчем, Джордж Фотерингей, стоя у двери утопающего в зелени особняка, звонил в дверной колокольчик. Отперла горничная.

— Что вам угодно, сэр? — спросила она.

— Я хотел бы видеть Спенсера Холла, магнетизёра, — сказал Фотерингей.

— Мистер Холл не принимает, — сказала горничная.

— Передайте ему, что я Джордж Фотерингей, тот самый, который учинил скандал во время сеанса мистера Холла в зале «Антениум». Об этом писали газеты...

Горничная ушла и вскоре вернулась.

— Мистер Холл просит вас, — сказала она.

Фотерингей, пройдя роскошную, в зеркалах, переднюю, вошел в роскошную гостиную, напоминающую, скорее, гостиную процветающего буржуа, чем слуги потусторонних сил. Вскоре появился Спенсер Холл. Он, очевидно, готовился к вечернему сеансу, был уже во фраке и с белым цветком в петлице.

— Слушаю вас, — сказал Холл и остро посмотрел на Фотерингея.

— Мистер Холл, — сказал Фотерингей,— прежде всего я хотел бы принести извинения за прискорбное происшествие в зале «Антениум», виновником которого я стал... Я хотел бы добавить, что приношу извинения не по требованию своего бывшего хозяина мистера Гомшота, а по собственному желанию, поскольку мои взгляды на чудеса и чудесные силы под влиянием некоторых обстоятельств полностью изменились...