Киппенберг

Я окинул мысленным взором все, что уже сделано и что упущено и прозевано. Я сложил сетевой план Вильде с отзывом фрау Дитрих, сопоставил наличествующее с недостающим, которое складывалось из бесчисленных мелочей, сопоставил — и не получил пятьдесят один процент вероятности успеха. Да, но я не просчитал себя самого. Я тут же вставил в расчет свою собственную персону и — глянь-ка — получил тютелька в тютельку пятьдесят один. Я поглядел на Ланквица.

— Мне видится тут некоторая возможность, — сказал я, — но, ты уж не взыщи, мне придется поймать тебя на слове: мобилизация всех сил! Под нашим управлением должны быть использованы все возможности, решительно все, без исключения.

Ланквиц кивает.

— Не будешь ли ты так любезен объяснить мне…

Я объяснил. При этом я расхаживал по кабинету, Ланквиц перебил меня только один-единственный раз, задал вопрос и внимательно выслушал ответ.

— Что значит промышленное производство? — сказал я. — Несчастные сто килограммчиков дневной продукции — это же все-таки не то, что принято называть промышленным химическим производством. — Я говорил бессистемно, я просто вслух думал: только без паники, только не пори горячку. Харра не знает себе равных в химической термодинамике. Рассчитывать аппаратуру — это дело Юнгмана. С энергетической стороной будут сложности. — Но мы справимся, — сказал я. — Объединенными силами справимся наверняка. — Когда основная технология и все операции будут продуманы, придется втихаря сунуть в план предполагаемое строительство установки. Но об этом позаботится Босков. И с помощью инженеров, монтирующих установку, мы одолеем последний раунд.

Ланквиц неожиданно выслушал все с видимым удовлетворением. Это звучало весьма заманчиво. Если Киппенберг все это осуществит, многие тени исчезнут из жизни Ланквица и многие страхи смолкнут. И тогда он не только будет твердо стоять на земле, обеими ногами, но и сможет послужить образцом для многих институтов из тех, что сегодня еще поглядывают на него сверху вниз: эти-то зачем нужны? И еще он пойдет выпить хорошего вина в Оперном кафе, как вчера, и с тем же самым другом со времен старого Гейдельберга, но на этот раз все будет иначе. Он скажет другу следующее: между прочим… ты, помнится, говорил насчет башни из слоновой кости и тому подобное… может, тебе будет небезынтересно услышать, мы только что… совместно с промышленностью… и друг будет удивляться, и никто больше не посмеет сказать: дойдет очередь и до вас. Потому что мы и сами… И на высоком уровне.

— Хорошо, — говорит Ланквиц, — я прослежу…

— В письменном виде, — ласково говорю я, — приказ по институту…

Ланквиц кивнул и тут же нажал кнопку.

Ну хорошо. Внешне все остается по-старому. Видимость прежней структуры управления на первых порах будет сохранена, но в пределах института надо будет преодолеть некоторые иерархические моменты, и для тех, кто знает Киппенберга, нет сомнений в том, что мало-помалу будет перестроено решительно все. Разговоры о коллективном научном руководстве? Ланквиц и это примет безропотно. Он ни минуты не сомневается: Киппенберг даст ему спокойно работать в лаборатории. А дальше чем лаборатория — а вокруг мир и покой — мечты Ланквица и не заходили. После горького опыта минувших лет Ланквиц полагал, что человек должен распоряжаться самим собой, чтобы обрести покой и уверенность. Вот он и распоряжался долгое время, а радости не было. Почем знать, а вдруг последние годы будут лучше именно потому, что ему не придется больше тащить ношу в одиночку?

Фрейлейн Зелигер сидела рядом со мной в кресле, держа перо наготове. Ланквиц вполголоса, сохраняя безупречную выдержку, диктовал: «…решение этой первоочередной задачи требует новых форм организации работы. Поэтому со дня опубликования приказа отделы апробации, химии и группа Киппенберга будут работать по общей программе. Приказ не распространяется на лабораторию директора. Координировать работу по совместному решению новых задач первостепенной важности поручено доктору Киппенбергу…»

Я молча слушал. И покуда совершенно растерянная фрейлейн Зелигер в приемной перепечатывала все это на машинке, я осторожно спросил:

— А нам не следовало бы…

— Боскова? — догадался Ланквиц.

Я кивнул.

Фрейлейн Зелигер принесла перепечатанный текст, Ланквиц сказал:

— Позвоните доктору Боскову, не будет ли он так любезен…

Я снова откинулся в кресле, исполненный безумного волнения. Вот то-то Босков вытаращит глаза!