Киппенберг

— Или что противник замешан в какой-то банальной афере? — подхватила она.

— Но аферы-то нет, — я так и не произнес слово, которое вертелось у меня на языке. Стоя уже в дверях, я спросил: — А вы знаете его поговорку: у нас у всех рыльце в пушку?

— При мне он ее никогда не употреблял, — ответила она.

И если во взгляде, которым она меня проводила, и сквозила задумчивость, то теперь это уже не имело значения.

В операторской уже собрались все: Харра, Леман, Мерк, Шнайдер, Хадриан, Вильде и Юнгман. Обычной деловой атмосферы не было и в помине. Обстановка была напряженная, раздавались выкрики, такого прежде никогда не бывало. Но я невозмутимо прошагал к столу, на котором стоял телефон.

— Да где ты пропадаешь, Киппенберг, мы что, должны тебя ждать, пока не превратимся в древности, или прикажешь кристаллизоваться, как фенноскандийские метаморфиты?

— Вот это мне нравится: начальство устраивает себе выходной, а мы должны вкалывать!

— Нам казалось, коллега, что вы могли бы все же немного поторопиться!

Я набрал свой домашний номер, но Шарлотты не было, вероятно, она поехала к отцу. Я позвонил Ланквицу, даже если там кто-то и был, трубку не снимали. То, что мне никак не удавалось поймать Шарлотту, начинало действовать на меня угнетающе. И когда Вильде проревел своим трубным голосом:

— Прошу прощения, но мы хотели бы знать, что означает этот приказ! — я сперва только молча посмотрел на него. Потом попросил всех успокоиться и сказал:

— Это выяснится завтра, когда шеф будет в институте.

— Мне кажется, что в таком случае можно было бы позвонить профессору и домой!

— Я же не идиот, — ответил я спокойно. — Как ты думаешь, кому я только что звонил? — Эта моя фраза, как ни странно, их несколько успокоила. Но тут я добавил: — На самом деле речь может идти лишь о недоразумении.

В ответ раздались возгласы:

— Недоразумение!

— Слушайте! Вы что, шутите? Идите вы с вашим недоразумением!

— Что с тобой происходит, Киппенберг? Недоразумения бывают между шаманами, а не между учеными-естественниками, которые употребляют слова в их точном значении.

Настроение Шнайдера меня мало волновало, еще меньше — очевидное недовольство Харры. Но мои молодые сотрудники с явным одобрением встречали каждую фразу, направленную против меня; чувствовалось, что в них зреет протест. Я воспринял это как вызов.

— Может, вы позволите сообщить вам результаты моей поездки к Папсту? Или господа хотят бросить начатую работу из-за какого-то — я повторяю — недоразумения?

Теперь я снова завладел вниманием группы. Коротко я рассказал о проекте договора с Тюрингией и едва кончил, как затрещал телефон. Несколько рук одновременно потянулись к трубке, но Мерк всех опередил.

— Вычислительный центр института активных веществ слушает!

Шарлотта! — подумал я.

— Понял, он здесь, передаю ему трубку!

Это была Анни. Она почти хрипела:

— Господин доктор Кортнер хочет поговорить с господином доктором Киппенбергом…

— Я занят, — перебил я ее и положил трубку.

Звонить еще раз домой было бессмысленно. Я уселся на стол поближе к телефону и попросил Харру доложить мне о состоянии работ. Он стал подробно рассказывать о проблемах, связанных со стационарностью, непрерывностью процесса, но до меня доходили только отдельные слова — временная зависимость, скорость реакции, спектр, следить за тем, что Харра говорил, я не мог, ибо впал в то же рассеянное состояние, что и днем. Я как будто бежал от своих собственных мыслей. Голос Харры звучал откуда-то издалека. «Альбрехт меня окончательно добил!» — подумал я, и в этот момент зазвонил телефон. Опять Анни, на этот раз официально:

— Господин заместитель директора института срочно просит к себе господина доктора Киппенберга!

Я очнулся:

— Если Кортнеру что-нибудь надо, то пусть уж потрудится сам прийти ко мне, здесь работают, а не просиживают штаны.

И положил трубку. По общей реакции я понял, что совершил ошибку: все были в восторге.

— Так его! Правильно, а как с ним еще разговаривать! Приказ-то ведь его рук дело, это как дважды два!

— Продолжаем работу! — сказал я. — Харра, пожалуйста, мы тебя слушаем.

Харра снова заговорил, Леман перебил, они заспорили. Я сидел спиной к двери. Леману видна была дверь. Через несколько минут в комнате вдруг наступила странная тишина. Харра умолк, замолчал и Леман, только лицо его дергалось в гримасе. Я обернулся и увидел Кортнера.

Он всегда был бледен, с острой физиономией и неискренним взглядом. Но сейчас он был бледен как никогда, глаза горели, а лицо до того вытянулось, что он стал похож чуть ли не на привидение. Он попытался нацепить свою сердечную улыбочку, но из этого ничего не получилось. Ему лишь удалось выдавить из себя:

— Прошу извинить, что помешал. Но у меня срочное дело. Сочувствую: сколько вы мучились с этим методом, а господин профессор взял да и…

— Вот как! — сказал я. — Это что-то новенькое! — Я ведь помнил эту бумажонку, этот приказ, наизусть. — Значит, не министерство, а шеф решил вопрос о прекращении работы!