Киппенберг

— Ну, ваш доктор Харра совершил подвиг. — Он еще раз вернулся к странице, на которой была структурная формула. — Неправду говорят люди, будто совершенство всегда просто. Но все-таки это очень красиво.

Его слова меня тоже приятно взволновали. Только человек, одержимый своей наукой, может находить красоту в формуле.

— Просто удивительно, — продолжал Папст, — как это мышлению, которое настолько абстрактно, что уже граничит с потусторонним, как подобному мышлению остается доступным находящееся по эту сторону, практически применимое. — Еще раз указав на формулу Харры, он заключил: — Она совершенна, и она красива. — На чем, судя по его виду, вопрос был для него исчерпан.

Босков разочарованно поглядел на Папста. Восторженное одобрение Папст наверняка не разыгрывал перед нами, он был искренне восхищен и, однако, не проявил никакого интереса. А ведь Папст не был каким-нибудь там жалким новичком, он был одновременно и химик и директор завода, он не мог не понять, о чем речь. Почему же он так много толковал о красоте, вместо того чтобы перекинуть мостик от Харровой разработки к японской установке?

Мысли Боскова шли синхронно с моими.

— Н-да, — сказал он, — эстетический подход — это малость забавно, красота нас, собственно, интересует меньше. — Он протянул руку за скоросшивателем, раскрыл его, снова придвинул к Папсту и указал на подчеркнутую мной фразу: — Вот это нас, по правде говоря, больше интересует.

Папст начал вполголоса читать:

— …благодаря чему — как вкратце изложено на следующих страницах — представляется возможность ввести значительно упрощенную по сравнению с ныне принятым синтезом методику… — последние слова Папст уже неразборчиво пробормотал.

Тот доктор Папст, который поднял глаза от бумаг, больше не был молодым и не был химиком. Он снова стал директором предприятия, и в складках его лица еще глубже залегли тени. То, что секундой назад придавало молодой блеск его глазам, сейчас обернулось холодным скептическим блеском, с едва заметной печалью.

Что в нем происходило? Ведь он понял, он видел, чего это стоит. Он ведь в достаточной мере остался химиком, он не мог не разглядеть указанный здесь путь, не мог не осознать, как весома конечная цель.

Босков сказал:

— Ты же самолично зачитал: благодаря чему представляется возможность ввести…

— Представляется! — повторил Папст. — Представляется! То-то и оно, что представляется. Я даже готов поверить, что представляется. — И вдруг с пугающей деловитостью: — Но только если попытаться выяснить, до какой степени она представляется либо представится, эта возможность, можно будет узнать, ведет ли она к цели, и если ведет, то каких потребует затрат, о чем здесь, к сожалению, сказано слишком поверхностно. — И завершил печально: — А может, вовсе и не ведет.

Ведет — не ведет — каких потребует затрат — клочок бумаги — думаете, в государственный план внесут изменения, если мы к ним заявимся вот с этим? Да и с чем заявиться-то?.. Все сметано на живую нитку… Доктор Папст был совершенно прав, и Босков тоже был прав: далеко, как до звезд. Но тут у меня, хоть и бегло — но я до сих пор помню, мелькнула мысль, что как раз и приспело время схватить с неба парочку-другую звезд, и я увидел перед собой Харру, и Юнгмана, и Шнайдера, увидел Лемана и его команду, Вильде и Хадриана — все это были люди, мыслящие умы, сконцентрированные знания, готовые сработать по первому зову. Я тоже не был утопистом, я хотел осуществимого, хотел добыть частицу идеала, поддающуюся реализации. Предпосылки, из которых исходил доктор Папст, были ошибочны, его скептицизм не принимал в расчет людей, тех, о ком он имел такое же смутное представление, как и я о его людях за лесами, за горами.

Вероятно, Босков думал то же самое, потому что взгляд его выражал досаду. Раньше в роли скептика выступал он, может, он до сих пор так скептиком и остался, но зато перед его мысленным взором встали те же люди, что и перед моим, и, может быть, именно сейчас — а почему бы и нет? — он позволил себе немножко помечтать, ведь бывают мечты, которые становятся реальностью. Такой человек, как Босков, правда, позволит такому, как Папст, вернуть себя на почву реальности, но только по-другому, при других обстоятельствах. Нет, Боскова не купишь несколькими комплиментами и призом за красоту формулы. Босков сказал энергичным тоном:

— А ты теперь изволь ознакомиться по крайней мере с лабораторными журналами Шнайдера. Ты просто пробежал их глазами.

Папст послушно углубился в чтение. При этом он время от времени пытался подливать себе кофе из уже пустого кофейника, и мы оба наперебой кидались добавлять ему из своих. Но наградой нам были только признательные взгляды, второго превращения с доктором Папстом не произошло, за все время чтения он оставался руководителем предприятия, и скорбные складки на его лице казались глубже, чем когда бы то ни было. Мы сумели привести его в восторг, но не сумели привлечь на свою сторону. Что мы вообще знали о нем и его заботах? И что он знал о нас и наших возможностях?

Он сказал: