Киппенберг

— Что я руковожу предприятием, которое именно из-за своей дорогостоящей реконструкции обязано выполнять план по всем позициям. Если бы речь шла обо мне одном, вы бы не нарадовались на мою готовность к риску. Прикажете мне мечтать о выполнении плановых заданий на экспорт с помощью голой идеи, чтобы в конце года остаться на бобах? И даже если я действительно сэкономлю миллионы, предназначавшиеся на приобретение установки, нам их при невыполнении плана по экспорту все равно не зачтут, и на следующий год мне придется с процентами погашать задолженность да еще вдобавок довыполнять прошлогодний план. — Папст подождал, пока официант подаст на стол напитки, после чего спросил Боскова: — Я когда-нибудь противопоставлял нас, производственников, вам, ученым, скажи-ка, Родерих?

— Нет, — ответил Босков с нажимом, — этого ты никогда не делал.

— Тогда, — продолжал доктор Папст, — я, может, позволю себе раз в жизни высказаться, не рискуя быть неправильно понятым. — Он глядел сейчас поверх наших голов, и тон его был деловым и спокойным: — Во всем мире, да-да, Родерих, и у нас в том числе, очень поднимается на щит моральность науки. Все мы хорошо знаем, какое значение придается науке в социалистических странах, и знаем, что без науки невозможно движение вперед. Но скажите на милость, что тихой сапой оформляется у нас в верховное жречество нового типа, перед которым народ должен пасть ниц, как некогда падал перед господом богом? Есть ли это наука как производительная сила? Или это скорей несколько господ в университетских городах, которые усердно плетут себе ложный нимб? Вероятно, им и впрямь нужно ради самоутверждения покупать верховых лошадей либо отплясывать на балах в белом фраке. Вы можете сказать, оставь, мол, их в покое, какое тебе дело, если тот или иной павлин распускает хвост? Но подобное самоутверждение становится великой силой и придает особый вес моральности, когда пожизненно берет ее на откуп. Я и сам пришел из науки, жизнь не раз пыталась забросить меня на кафедру; если бы это случилось, я, возможно, рассуждал бы сегодня по-другому, и, поскольку я это признаю, во мне нет предвзятости. Я вижу только, что та мораль, которую воспитали в нас годы борьбы за выполнение плана, при сравнении с этой, поднимаемой на щит, выглядит все более убого, и не один из людей, создающих материальные ценности, которыми жива наша страна, про себя уже стыдится, что его звать просто Отто Мюллер, а не профессор, доктор медицины — почетный доктор Отто Мюллер или там Шульце. И если даже мать-республика в последних известиях по телевизору на первом месте называет рабочего, это не вполне уравновешивает те привилегии, которых люди от станка всей душой пожелали бы нашей интеллигенции, докажи некоторые господа не только своими разглагольствованиями, но и самим образом жизни, что они покамест не забыли, кто создает те ценности, которые обеспечивают им красивую жизнь. — Папст устремил взгляд на меня. — Вы не обижены, а про Родериха и говорить нечего. Но у вас не должно создаться впечатление, будто я уже не могу загореться великой идеей. Я просто хочу сказать, что наряду с громогласной моралью науки существует и другая мораль, она, может быть, не столь привлекательна, как первая, но что до огня и жара, пусть даже погребенного под слоем пепла, — в этом недостатка нет. Это мораль непременного выполнения плана — при хроническом недостатке сырья, при перебоях с энергоснабжением в часы наибольшей загрузки, из-за чего застывают автоклавы, заполненные реакционной смесью, и при режиме жесткой экономии, а для заводских слесарей не хватает инструмента, и того вентиля нет, и этой болванки тоже нет, гаек — и тех недостаток, а чтобы раздобыть парочку штепсельных разъемов для силовой установки, приходится отправлять какого-нибудь продувного парня аж на варновские верфи. И ежели бы вы в своих институтах хоть полгодика проработали и прожили так, как живем и работаем мы за лесами, за горами, да еще при этом выполняли бы план, тогда можно бы потолковать о том, у кого из нас в сердце пепел, а у кого огонь.