Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Алмазов поднял дверь и приставил ее к дверному проему, чтобы застраховать себя от случайного взгляда из коридора. Затем он поставил на ножки стол, залез на него. Стол пошатывался – он не был рассчитан на такой вес. Алмазов поддержал одной рукой легкое, еще теплое тело Альбины. Стол выдержал. Другой рукой он, напрягшись, сорвал с крюка веревку.

Затем Алмазов сел со своей ношей на стол, опустил ноги, спрыгнул на ковер и отнес тело к дивану – шума не было.

Он положил Альбину на диван и снял с шеи петлю. Теперь он уже не испытывал к ней ненависти. Важнее было избавиться от совсем уж лишнего трупа.

Лицо Альбины было спокойно и не похоже на лицо удавленницы, оно даже сохранило свою красоту. Алмазов провел рукой по щеке и прошептал:

– Дура ты, дура.

Неожиданно веки Альбины дрогнули – чуть-чуть. Алмазов боялся верить собственным глазам – а вдруг он ошибся, – это было бы слишком большим везением! Он взял кисть ее руки, стараясь уловить пульс, и уловил его – слабый и частый.

– Идиотка, – говорил он ей потом на допросах. Он никому, разумеется, не доверил эти допросы. Могли всплыть интимные подробности их отношений, смертельно опасные для карьеры Алмазова. – Идиотка! Даже повеситься толком не смогла!

Альбина смотрела на него виноватыми, полными слез глазами, она и в самом деле раскаивалась в одном – что неправильно повесилась, – а теперь ей уже не дадут повеситься. Веревка была слишком толстой для такой легкой женщины, она прошла под подбородком и за ушами…

Алмазова она разочаровала. Так и не сказала ему, кому передала наган, и не назвала сообщников. Впрочем, Алмазов и не настаивал – дело прошлое. Теперь есть куда более важные дела!

Он мог и, наверное, в интересах дела должен был пристрелить Альбину.

Он объяснил ей эту необходимость.

– Как знаешь, – сказала Альбина.

На первых допросах он ее бил, потому что когда-то она ему сказала, что страшно боится боли, и, когда в постели, овладевая ею, он делал ей больно, она вскрикивала и умоляла ее пожалеть.

Теперь она словно не чувствовала боли. Только следы остались – на лице и на груди. Алмазов не всегда мог сдержаться.

В конце концов расстрела он ей не подписал. Всего пять лет как жене врага народа. Он не считал себя изувером и сам платил за свои ошибки.

Глава 2 Март 1939 года

Ни Алмазов, ни Шавло не читали Фрейда, этого матерого идеалиста и фактического прислужника реакционных кругов Запада, которого вообще мало кто знал в Советском Союзе. Но в постоянной двойственности их отношений, в сплачивающей их ненависти было нечто от фрейдистских мотивов. Оба мечтали о дне, когда увидятся в последний раз, но представляли себе этот день по-разному, хотя с обязательным унижением, а то и уничтожением соперника и союзника. Алмазов и Шавло были не только связаны общим делом, на карту которого они поставили свои жизни, но и самой тайной зарождения этого дела. Они были чем-то схожи с опостылевшими друг другу супругами, которые тем не менее оборачивают общий фронт против соседей или иных врагов: ведь им столько раз приходилось сообща отстаивать казавшееся окружающим бредовым и пустым дело, искать союзников, переубеждать скептиков и плести интриги против недоброжелателей. Положение усугубилось еще более, когда пал их покровитель, всесильный нарком НКВД Генрих Ягода, – он был уничтожен, а с ним пошли под расстрел почти все высшие чины наркомата, отменные палачи и опытные следователи, дерзкие шпионы и ловкие администраторы – Сталин убрал целое поколение чекистов, взлелеянное еще Дзержинским и неспособное, как оказалось, к беспредельному террору, который был поручен ими же взращенному третьему эшелону бессовестных, бессмысленных, садистских убийц. Тогда, два года назад, ни Шавло, ни Алмазов не были уверены, что проведут на свободе еще одну ночь, их взаимная ненависть еще более усугубилась от опасности, которая могла, как молния, избрать одного из них, а могла поразить обоих.

У обоих в те страшные дни возник соблазн – утопить напарника, спасая бомбу. Но оба знали, что слишком велик риск оказаться с напарником на одном эшафоте.