Кира

Выйдя из обшарпанного подъезда, я уселся на лавочку. Коробочка с жуком-плавунцом вновь покоилась в кармане штанов. Я хотел было выкинуть её, но в последний момент передумал. Пусть Ефим Маркович не поверил мне… Но сам себе-то я верю? Порой я в этом сомневался, и требовалось что-то материальное, чтобы напомнить ещё раз: со мной произошло нечто странное.

Отойдя на несколько метров по чахлому скверу, я обернулся к дому и ещё раз взглянул на окна только что покинутой квартиры. Мне показалось, что тяжёлая плюшевая штора едва заметно дёрнулась. Как будто некто отскочил от щёлки между занавесками, в которую подглядывал. Наверняка он сейчас курит вторую самокрутку, пытаясь успокоиться, шумно прихлёбывает крепкий ароматный чай…

На минуту мне стало интересно, с чего вдруг старик так разволновался. Какие, интересно знать, странные теории он поддерживал, если намёк на нечто необычное принял за мистификацию и попытку поиздеваться над ним? Впрочем, решил я, не моё это дело. Без разницы, по какой конкретно причине старик сходит с ума, если он не собирается помогать мне с моей бедой.

Сплюнув в подтаявший вокруг канализационного люка грязный снег, я зашагал к автобусной остановке. У меня был ещё запланирован визит к матери. Да и единственному совету, который успел дать мне специалист по сновидениям, я собирался последовать: забежать в магазин у дома и купить, наконец, хоть чего-то, что было бы похоже на человеческую еду.

Глава 3.

Мамину сиделку Александру Васильевну я встретил в коридоре на четвёртом этаже. Она, судя по виноватому лицу и запаху, бегала покурить в туалет и на обратном пути натолкнулась на меня.

– Ой, Виктор, здравствуйте! А кто вас пустил сейчас… – женщина осеклась, поняв, что ляпнула грубость, и быстро исправилась: – Я имею в виду, сейчас же не время посещений.

– Меня охранник помнит, – ответил я. – Здравствуйте. Как мама?

Сиделка, поняв, что я не собираюсь ругаться или доносить на неё, расслабилась и затараторила своим обычным приятным мягким говором.

– В порядке матушка ваша, в порядке. Сегодня полегче стало, знаете, взгляд прояснился… Хорошо, что вы сейчас заехали, вечером может и хуже снова стать. Но сейчас хорошо ей. Говорит, что не болит почти.

Александра Васильевна замолчала на минутку, и продолжила без всякого перехода:

– Жалко вас, Витя, ой, Виктор, жалко мне прямо. Такой вы молодой, так убиваетесь на работе этой, чтобы матушку содержать. Неужто никаких совсем родичей-то нет? Помог бы вам кто…

Я покачал головой, стараясь скрыть раздражение, и ускорил шаги. Каждый мой визит эта добрая, но простоватая женщина заводила одну и ту же песню. О родственниках, которые непременно мне бы помогли, о том, как мне, должно быть, тяжело… Прервать её у меня каждый раз не хватало совести, поэтому я просто старался побыстрее добраться до двери палаты.

– Ну ладно, пообщайтесь, – полушёпотом произнесла она, когда я положил ладонь на дверь. – Я пойду пока… Ну, пойду, в общем. Зовите, если что понадобится.

Висевшая на хорошо смазанных петлях дверь беззвучно распахнулась. На меня пахнуло смесью запахов детской присыпки, лекарств и увядших цветов. Мама, почувствовав движение, подняла голову так резко, что я испугался, как бы не переломилась спичечно тонкая шея.

– Во… – её взгляд сфокусировался на мне, и она осеклась, будто хотела сказать что-то другое. – Вот ты и пришёл…

Она слабо улыбнулась и уронила голову на подушку.

– Да, пораньше сегодня. Привет, мам.

Я присел на стул возле её кровати и легонько пожал холодные пальцы. На пожатие мама не ответила.

– Как себя чувствуешь?

Идиотский вопрос, который я никак не мог перестать задавать. Даже когда мамин вес уменьшился почти втрое, и она стала жить только благодаря тому, что её беспрерывно накачивали дорогостоящими обезболивающими, даже когда счета за её содержание в больнице почти сравнялись с моей зарплатой, я продолжал день изо дня спрашивать, как она себя чувствует.

– Неплохо, сегодня неплохо. Вспоминала всё, знаешь… Столько всего вспомнилось. Девчонок из института вспоминала. Галку, Любку. Веру Смешинину. Ты помнишь её? Нет, конечно нет, ты тогда малыш был, она под машину попала… И куда спешила?

Мамины глаза стало заволакивать туманом, и я поспешил прервать её:

– Может, ты о чём-нибудь повеселее подумаешь? А ты всё грустные моменты вспоминаешь.

– Ну, а откуда я радостные возьму, Витя? – слабо улыбнулась мама. – Жизнь такая выдалась… Много тяжёлого было.

Мы помолчали. Я чувствовал, как у меня в затылке зарождается тупая, давящая головная боль. Глаза резало, словно в них попал песок.

– Ну ничего, скоро отдохну… – грустно улыбнулась мама.

Я не сразу спохватился, что нужно ответить.

– Ну что ты такое говоришь, мам. Тут врачи хорошие, лекарства…

– Да не помогут эти лекарства, что я, не понимаю, что ли… Ты бы лучше не тратился так на меня.