Кира в стране дирижаблей

– Надо уходить, вдруг скоро приедет полиция, – он озабоченно посмотрел на сестру, которая в свою очередь разглядывала лицо дамы.

– Да никто за ней уже не придет…

– Все равно, здесь нам уже ничего не сделать.

Но Кира не двигалась. «Эти уроды не просто наносили увечья, они издевались, мучили женщину» – Кира видела следы пыток и почему-то чувствовала себя причастной к убийству. Будто она сама с удовольствием резала старую, морщинистую плоть.

– Кир, ты была права, ее убили. Последнего свидетеля убили. Доказательства у нас есть. А теперь нам надо уходить.

Кира стояла, как статуя.

– Кира! – позвал Влад, хватая ее за плечи. Когда он развернул сестру к себе, то увидел, что она плачет.

– Пожалуйста, давай уйдем отсюда, – она прижалась заплаканным лицом к груди брата.

36

Человечество знает лишь один способ бороться со смертью, которая крадется по пятам, в какой бы угол от нее ни прятался. И способ этот – жить. Жить жадно, жить изо всех сил, жить, даже если сил почти не осталось. И Кира с Владом жили в ту ночь друг другом, раз за разом становясь просто телами телам до тех пор, пока обессиленные не повалились на кровать – жить друг другом, жить чтобы не думать. Насмехаться над смертью с помощью секса. Плюнуть смерти в лицо: «Эй, смерть, еще немного и мы победим тебя тем, что зародим новую жизнь, стоит только захотеть!».

Глумиться над смертью, а на самом деле бежать, бежать, бежать от самих себя… Потому что уже невозможно развидеть труп старой женщины в загородном доме… Потому что Кира, закрывая глаза, видела кровавый след на полу, помнила холодные руки и страдальческий взгляд мадам Дюбуа…

Так они лежали в обнимку почти без мыслей и без сил, дополнив друг друга до подобия совершенства, которое возможно лишь на пике, апофеозе существования.

Кира повернула голову к Владу.

– Почему ты никогда не говоришь, что любишь меня?

– Что? – не сразу сообразил он. – А… ну… Разве тебе мало того, что ты это и так знаешь?

– А может я не знаю.

– Правда хочешь знать почему? Я не умею любить той чистой, отдающей любовью, о которой написаны книги. В моем случае это низкое чувство. Моя любовь жадная, эгоистичная. Беспощадная любовь. Я не умею отдавать, и мне хочется брать человека, всецело подчиняя его своей страсти. Понимаешь? Я, наверное, почти чудовище, которое в первую очередь чувствует ревность и тревогу из-за возможности потерять, и только потом нежность и все остальное… Если я признаюсь тебе в любви, тебе же будет хуже. Если я признаюсь тебе в любви, это будет начало конца…

– Так не бывает, Влад. Точнее, может и бывает, но не в нашем случае. Не забывай, что мы ведь еще и брат и сестра. Да и ты не такой… – помолчав она спросила. – А ты любил до этого?

– А это имеет значение? – ответил он вопросом на вопрос. – Достаточно того, что есть сейчас.

Он поднялся, показывая, что больше ничего не скажет на эту тему, и в подтверждение своих слов бросил:

– Я хочу шоколадного молока. Тебе принести что-нибудь с кухни?

– Нет, – Кира отвернулась.

Когда через несколько минут Влад вернулся в спальню, молока у него не было.

– Знаешь, важнее ведь не слова, а действия… – он поймал Кирин удивленный взгляд. – Отец уехал. Слуги спят. А у меня есть это.

Он разжал кулак, в котором был ключ. Жизнь полна сюрпризов. Иногда нужно выйти за шоколадным молоком, чтобы вернуться с ключом от тайной комнаты.

– Откуда…? – Кира посмотрела на него, ничего не понимая.

– Давай я отвечу честно? Я всегда знал, где его достать. Но не говорил тебе. Пойми, что он мой отец. Я люблю его. Но увиденное сегодня заставило меня передумать… А может дело в другом… Не знаю… Но, если ты права, нам надо остановить моего отца. Пойдем в кабинет и поищем доказательства.

Кира смотрела ошарашенно, но спорить не было смысла. Это их шанс.

«Да уж, – думал Влад, – как самому кого-то убивать, так ничего. А труп старухи меня так разжалобил? Наверное, я лицемер и предатель, раз меняю сторону по своей прихоти. Или все эти разговоры о любви подбили меня на это?». На самокопание не было времени, но Влад все же спросил:

– Ты никогда не думала, что мы плохие? Что на самом деле мы не совершаем добро?

– Не знаю, а как думаешь ты?

– Ну я-то вообще никогда не считал себя хорошим, но в моем случае… В общем, люди, которые считают, что они добрые и честные, вызывают у меня много подозрений…

– Может мы и не добрые, но мы стоим на стороне добра, я в это твердо верю. Добру придется смириться, что мы на его стороне. Потому что больше никто не принял его сторону. Мы тут одни.

– Если у добра такие защитники, как мы, то оно обречено… – он кисло улыбнулся.

– Серьезно так считаешь?

– Я часть той силы, что вечно хочет благо и вечно совершает зло! – произнес он нараспев вместо ответа, накинув черный пиджак на одно плечо. Рукава при этом жесте затрепетали на ветру.

– Позер! – фыркнула Кира.

Спустя несколько минут они уже копались у дверной скважины, пытаясь отворить дверь.

– А где твой отец? – прошептала Кира.

– Улетел, размахивая перепончатыми крыльями, пить кровь девственниц!

Кира посмотрела на его исподлобья. Этот взгляд говорил: «Ты совсем дурак?»