Кира в стране дирижаблей

Впрочем нет. Не существует ни добра, ни зла, мы не герои, мы просто пытаемся жить так, как умеем. Нелепо, несуразно, у нас не выходит, но путь у нас только один – тот, которым мы и идем…

Кира, я люблю тебя. Или думаю, что люблю. И все это лишь слова, заложенные в мою голову кем-то. Мой отец может это. Может заставить людей думать так, как хочет он, мы все его пешки. На чьей же я стороне? Двойной агент, потерявший себя, неудачный эксперимент отца, который меня ненавидит. Я отщепенец, и мне некому сказать об этом. Отец вырастил меня в инкубаторе, надежно оградив от общества, чтобы я знал лишь один способ выжить – его бесконечную волю.

Чистота крови, древний род, вампиризм, старинные легенды – утопия, утопленная в крови… Обреченное счастье. Может отец Гавриил прав, правы все левосланые священники и на мне грех? Нет уж! В это я точно не поверю! Бога сюда не нужно привлекать, ибо, увидев, что творится на этой Земле Бог с отвращением сблюет!

Бойня против содомии. Грех двоих или война Россссии и запада? Отец или Кира? В конечном счете у каждого из них своя правда. Куда же катится наша жизнь? И почему я не могу ничего изменить! Не хочу ничего выбирать! Не хочу! Не хочу! Не могу!»

Влад завел мотор и вывернул на дорогу.

35

– Значит я был прав, и у нее обострился туберкулез? – Влад вдавливал педаль в пол и как-то нервно вел машину по загородной трассе.

Кира в роли штурмана сверялась с картой.

– Да-да, прав! Ты уже третий раз говоришь, что ты прав! – Она провела пальцем по извилистой линии дороги. – Куда ты так гонишь?

– Держу темп! – Влад нехотя потянулся в кожаном кресле. – Расследование должно идти семимильными шагами.

– Что?

– Семь миль – очень большие шаги. Россссийская поговорка такая.

Вскоре они свернули с трассы на сельскую дорогу. Камушки защелкали по лобовому стеклу. Влад беззвучно выругался. Автомобиль провез пассажиров через березовую рощу. Свет искрился на белых стволах с черненькими засечками.

Кира перебирала в блокноте вопросы, которые готовилась задать мадам Дюбуа. А также переводила их на французский, что, по ее мнению, исходя из фамилии дамы, было совсем нелишним. А в Росссии, а точнее в семье Дракулы, которая, по сути, являла апофеоз русссскости в своем стремлении подражать всему английскому, Кира начала забывать журчащий язык любви и круассанов. И вместо свистящего «C'est la vie» все чаще хотелось сказать, отдающее бирмингемским кирпичом и углем, строгое «That is life».

Влад недовольно хмурился и ворчал.

– Не успела поучиться на журфаке, а у тебе уже прорезался журналистский нюх на всякую ерунду!

– Я не понимаю, то ты сам спешишь и рвешься мне помогать, то осуждаешь мои методы и ворчишь! – изумилась Кира. – И вообще, разве «журналистский нюх» – это плохо?

– Ну как посмотреть… скоро начнешь курить, пить по десять стаканчиков черного кофе в день и бегать за людьми с фразами «Извините! Буквально пара вопросов!»

– Ты же сам на журналистике учишься!

– И поэтому знаю, о чем говорю!

– Притормози, мне кажется, мы не там свернули… тут должно быть озеро.

Но Влад и не думал останавливаться.

– Какой ты мерзкий, – фыркунла Кира, видя в нем сейчас только лишь своего брата. Но тут же что-то заставило ее посмотреть с другой стороны, и она, сменив тон, спросила. – Что с тобой?

– Что? – Влад глядел перед собой.

– Я же вижу, что что-то не так. Тебя будто что-то мучает.

– Ты меня мучаешь тем, что таскаешь по выходным к незнакомым людям, пытаясь доказать свою правоту. Правда – это, конечно, хорошо, но не всем она нужна и не всегда. Хотя, наверное, это не тот случай… в общем, не обращай внимание, моя жизнь соткана из противоречий, и я давно с этим смирился.

– Тебе нравится себя жалеть, – Кира покачала головой, – ты хочешь быть тем самым «лишним человеком», «непонятым героем». Но такому образу место только в книгах.

Мимо них проехал черный автомобиль без опознавательных знаков. Водителя было не видно за темными стеклами, но Кира и Влад не вообще не обратили внимания на машину. Они смотрели в другую сторону – на озеро.

– Вот оно, а ты говоришь, мы не там едем…

Они выехали к водному разливу, на глади которого искрилось солнце. Кира подумала, что на самом деле и вода, и небо бесцветные, можно сказать безликие, но отражаясь друг в друге, они порождают эту сверкающую синь – и наверху, и под ногами – и на нее хочется смотреть пока не заболят глаза.

И она, и Влад – это тоже такое небо и вода, которые отражаются друг в друге, и наполняются жизнью только вместе. Но в то же время, они никак не могут соединиться, находясь по разные стороны линии горизонта. И только ниточки дождя связывают их то тут, то там в редкие моменты пасмурных дней. А что есть дождь, если не слезы? И все дни вместе с падением «Мирного», смертью Эрика, нервозностью и страхом за их расследования – это пасмурные дни. Пасмурные, но счастливые. И зато они вместе.

Гряды облаков протянули белые хлопчатые пальцы к лучам, но обожженные, отдернули их, уволакивая за собой тень, позволяя солнцу освещать дорогу к дому мадам Дюбуа.