Кира в стране дирижаблей

…И он презирал себя за такое отношение, за все свои поступки, которые были воплощением его мыслей. Мыслей, которые он контролировать не мог. И все-таки что нас определяет: поступки или суждения? Влад уже не знал ответа на вопрос. Мысли эфемерны, и мы совсем не то, что думаем, ибо не контролируем сознание (это только Достоевский не изменял жене даже мысленно), но мы также и не то, как мы чистим зубы, какие запонки выбираем и где проводим вечер. Ответа нет… Но для себя Влад понял, что и то, и другое в нем отвратительно, и простить он себя за это не мог. Это его ответ самому себе, и его решение, его бремя и способ существовать дальше. Он тонул, но тонул так, как тонут рыбы, то есть все же умудрялся двигать плавниками и плыть, плыть – с пары на пару, с курса на курс, в потоке людей и времени, среди сверстников и учителей, родственников и слуг, доброжелателей и врагов, ровно до тех пор, пока он не встретил ее…

Кира встретилась с ним взглядом и увидела все это. Она его поняла. А понять кого-то – это самое главное. Если вас понял человек, которого вы любите, знайте, что лучше момента уже не будет. Запомните его, потому что дальше, может быть, будет хуже…

Но сейчас Кира поняла его. И он был не один. Вокруг шли люди, оттеняя его, задевая сумками и плечами, бормоча грубости или, наоборот, извинения, он застывший, пришибленный, но на секунду открывшийся, стоял перед ней. «Смотри. Вот такой я».

Кира не выдержала его взгляд и опустила глаза:

– Прости, что назвала тебя снобом.

– Забудь, поехали домой. Нам еще надо найти последнюю выжившую с «Мирного».

34

Капот Астон Мартина грустно провожал проносящиеся мимо автомобили. Двигатель был заглушен и от этого прежнее буйство машины, которое делало ее почти живой, исчезло, оставив только красивую оболочку.

Закончился первый месяц учебы. Непрерывность рассветов и закатов, их сменяемость, казалось, может тянуться вечность, когда вокруг столько сентябрьской суеты пахнущей типографской краской и кофе, выпитым натощак перед парой. Но вечно тянуться эта суета не могла, и Влад знал, что день, когда им придется продолжить расследование все же настанет. В первые же выходные октября Влад пообещал отвезти Киру в тубдиспансер.

– Мы и так потеряли месяц, поэтому давай разделимся: завези меня туда, а сам поезжай к Вронским. Встретимся в три, в том кафе на первом этаже Имперской Государственной Постройке, где мы однажды обедали, помнишь?

Влад Дракула сидел в машине, глядя на белый фасад дома Вронских. В детстве он как-то даже был у них в гостях. Но потом отец порвал отношения с их семьей – мелковата рыбешка.

У входа стоял швейцар. Он насторожился, увидев, что перед домом остановился дорогой автомобиль, однако ни через пятнадцать минут, и через полчаса из него никто не вышел, и швейцар решил, что машина просто кого-то ожидает.

Влад сжимал руль, и костяшки его были белы. Но никто, даже швейцар не видел эту сцену внутренней борьбы.

Что ж, похоже, что иногда подлые поступки оказываются самыми правильными. И что бы он ни делал, чью бы сторону не выбирал, он все равно совершал предательство. В этом не было чьей-то вины, и поэтому он не злился, ни на отца за то, что он приказал ему переспать с сестрой, ни на Киру за то, что она втянула его в эту историю и заставила пойти против Дракулы-старшего.

Он всем обязан отцу. Все что у него есть – его фамилия и его семья – это заслуга отца. Но Кира, милая Кира – тоже часть семьи. Они втроем должны быть на одной стороне. Почему же тогда началась эта негласная междоусобица, и линия фронта прошла по его хребту?

Отец – жестокосердный человек, Влад это знал. И ради Государства Россссийского Адольф Геннадьевич Дракула пожертвует сыном. За эту властность и принципиальность Влад и уважал отца. А иначе бы каким министром тот был, если бы его не уважал собственный сын?