Кировская весна 1931-1935

Разговорившись во время отпуска в Крыму на эту тему с начальником Главного управления авиационной промышленности Барановым, Уборевич неожиданно выяснил, что в Воронеже, пусть и в опытном экземпляре, завершил заводские летные испытания легкий транспортный самолет САМ-5 для 1 пилота и 5 пассажиров с мотором М-11 мощностью 100 лошадиных сил. Мотор хорошо освоен промышленностью, используется в учебном самолете У-2, самолете-амфибии Ш-2 и ряде иных легкомоторных самолетов. Практическая дальность составила 1000 километров. К сожалению, опытный самолет САМ-5 построен из дюраля, которого не хватает для бомбовозов, из-за чего конструктору Москалеву поставлена задача модернизировать его в смешанную конструкцию.

Все иные варианты транспортных самолетов Уборевича не устроили. Самолеты Поликарпова Р-5П и Яковлева АИР-6 и АИР-7 поднимали, кроме пилота, только двух пассажиров, что для наркомовских инспекций было явно недостаточным. Напротив, серийный К-5 с мощным мотором М-17Ф, который перевозил 8 пассажиров, весил в три раза больше, чем маломощные самолеты АИР-6 и САМ-5, и требовал хорошо подготовленного аэродрома. Маломощные же легкие самолеты могли взлетать и садиться там же, где базировались У-2, имевшиеся во всех стрелковых дивизиях в качестве самолетов связи.

Опытный САМ-5, заказанный Осоавиахимом, планировалось в сентябре доставить в Москву, где ВВС РККА вполне могли бы подключиться к приемным испытаниям и принять решение о возможности использования опытного дюралевого САМ-5 для инспекторских полетов наркома, выкупив самолет у Осоавиахима.

Так сформировались предпосылки первого в жизни Москалева контракта с Наркоматом по военным и морским делам на легкие транспортные самолеты САМ-5 бис.

01.09.33 Петр Буйко

«Красин» сообщил, что он с боем берет дорогу у острова Русского, проходя 9 – 10 миль за сутки. Но все-таки в тех местах, где он работал, можно было протиснуться. Поэтому мы шли теперь вдоль берега, но значительно севернее.

С юга тянуло теплом. Воздух мягкий и свежий, как весной в Ленинграде. Глядя на юг, мысленно представляешь, мимо каких мест проходишь. Там далеко, обнесенная стеной тайги, Печора.

Вот полноводная, могучая Обь. И вокруг беспредельные полчища леса. Сосны, ель, пихта моют свои вершины в зеленоватом мареве воздуха. Там сейчас лето. У нас тоже температура плюс 8°, чуть-чуть прохладно. Свитеров, а иногда и ватников, не снимаем.

Дни проходят в неустанной работе. Кто на вахте наверху, кто у топок и машин, кто в трюме осматривает груз. «Научники» углубляются в свои дела.

Вот бежит Факидов. Он всегда оживлен и стремителен. Скачет по бревнам, распластавшимся на носу. Вот он опускается в носовой трюм, что на самом носу корабля. Он следит за этой частью корабля, которая больше всего подвержена ударам об лед. Внутри трюма на стрингерах у него подвешены тончайшие приборы. Они измеряют силу ударов, давление льда на борта судна. Каждую вдавленность в железный бок корабля, каждый прогиб шпангоута (Шпангоут – поперечные ребра остова корабля) или стрингеров (Стрингер – продольная железная балка) надо тотчас же на ходу «Челюскина» заметить и предупредить возможную дальнейшую аварию.

Вот идет Ширшов, или, как у нас говорится, «Пе-пе». Он снимает висящий тут же на палубе предмет и идет к фальшборту. Предмет этот по виду похож на сетку, которой ловят бабочек. На конце сетки висит никелированный кран для выпуска воды. «Пе-пе» наклоняется за борт и опускает странную сетку в море. Через несколько времени он ее вытаскивает. Содержимое сливает в стеклянные банки. Простому глазу представляется мутная вода. Но глаз Ширшова под микроскопом увидит большее. Он изучает планктон – питательную среду в этих водах.

В кают-компании после обеда собирается свободный от работы народ. Работают кружки. За столом восседает Кренкель и ловко оперирует немецким языком. Это – средняя группа. Отто Юльевич в своей каюте штудирует «Deutsche Sprache» с высшей группой.

В определённые дни кают-компания занималась исключительно политучебой. На кружке, руководимом автором, после вступительного доклада одного из товарищей дискуссировали по вопросам текущей политики. Бобров в другом кружке оживлял беседу рассказами из своего революционного прошлого. Отто Юльевич каждый день после обеда или ужина информировал челюскинцев о продвижении разных кораблей в Арктике и вообще о новостях. Вечером иногда заседал партком или судком.

И только когда стихала размеренная жизнь челюскинского коллектива, когда Отто Юльевич последним заканчивал занятия кружка высшей математики, в кают-компании на сцену за час до сна появлялся Федя Решетников. Неутомимый балагур, прибауточник, непременный запевала и зачинала. Место его – у рояля, у патефона, иной раз и просто на полу, где он выплясывал такие классические «балетные» номера, что мы помирали с хохоту.