Кировская весна 1936-1937

– Давайте, товарищи, еще раз повнимательнее там на государственных испытаниях французских самолетов. Надо ли нам приобретать лицензию у французов? Может, наша промышленность не только самолеты, но и моторы свои маломощные сдюжит?

{АИ}

28.10.36 Поль Арман

– Товарищи, ситуация изменилась, – обвел глазами собравшихся по тревоге танкистов командир и комиссар 4 отдельной механизированной бригады Дмитрий Григорьевич Павлов, ныне – главный военный атташе танковых войск при правительстве испанской республики. Пока мы доучим испанцев так, как следует, Мадрид будет взят, и нам останется только погрузиться на корабли и отправиться домой. Фашисты уже в 40 километрах от городской черты.

– Как же так? Что же делать? – вырвалось у капитана с непривычной для советского танкиста именем и фамилией Поля Армана.

– Приказ маршала Тухачевского таков: статус учителей и советников для нас временно приостанавливается. Занимаем места в машинах и идем всей ротой маршем к Мадриду. Там нас встретят и там мы на острие атаки, поддерживаемые авиацией и пехотой, стремительным контрударом отбросим фашистов от Мадрида. Какие будут вопросы? – тоном, не допускающим никаких вопросов, бросил Павлов.

– Разрешите предложение, товарищ комбриг – опять поднял руку Арман.

– Ну чего тебе – бросил Павлов.

– Давайте в башни некоторых танков возьмем испанцев, человек пять башнеров у нас уже научились управляться неплохо, – предложил Арман.

– Зачем это? – не понял Кривошеин.

– Да вдруг заблудимся на марше, так с их помощью дорогу у местных будем спрашивать – пояснил свою мысль Поль.

– А что, капитан дело говорит – неожиданно поддержал разговорчивого Армана Павлов, – Действуйте.

– Рота! По машинам – крикнул Кривошеин. {29}

29.10.36 Михаил Кольцов

Пять часов утра. Штабы и командиры работают. Нервность, напряжение, суета. Листер сидит в единственной комнате домика в Вальдеморо, один, за крохотным столиком, на котором едва поместилась карта. Комната набита людьми, все галдят, какие-то споры с артиллерией, все обращаются к Листеру, он слушает каждого и медленно, после паузы, с усилием отвечает. Он задерган и переутомлен.

Встали ли все части в исходное положение? Этого никто толком не может установить.

Шесть часов. Начали стрелять батареи.

Шесть часов тридцать минут. Появилась танковая колонна Армана. Советские ребята тоже не спали, держатся тоже немного взвинчено, но бодро, с улыбкой. Пехота приветствует танкистов бурными возгласами. Командиры башен шутливым жестом руки приглашают пехотинцев следовать за ними.

Авиация почему-то запаздывает. Только в шесть сорок слышны кое-какие взрывы в направлении Торрехона, Сесеньи, Ильескас. Танки бросаются вперед.

Они мчатся по полю и подкатывают к деревне. Несколько растерянный огонь мятежников утихает. Не встречая сопротивления, колонна переходит окопы и движется по главной улице Сесеньи. Непонятно, почему ей не препятствуют. Ведь здесь стоят части фашистской колонны полковника Монастерио.

Маленькая площадь, обставленная старыми каменными домами. Стоят солдаты, марокканцы, просто жители, стоят довольно спокойно.

Фашистский офицер поднятием руки останавливает передний танк. Командир молча стоит, по пояс возвышаясь над башней. Обе стороны разглядывают друг друга.

Фашист любезно спрашивает:

– Итальяно?

Командир еще несколько секунд задерживает ответ, затем исчезает в башне, захлопнув за собой крышку, и дает огонь.

В эту минуту деревня превращается в пекло.

Танки катятся на толпу, рвут ее в клочья орудийным и пулеметным огнем, топчут и давят гусеницами. Слышны дикие вопли марокканцев, их пули звонко стучатся в броню танка.

Колонна катится вперед, через площадь, по продолжению улицы. Здесь застрял и не может развернуться марокканский эскадрон кавалерии.

Кони становятся на дыбы, сбрасывая умирающих всадников и падая сами друг на друга. В несколько десятков секунд образуется сплошная груда лошадиных и человеческих тел, красных фесок, белых кисейных арабских шарфов. Танки не могут стрелять друг другу в затылок, командирская машина выпускает в это месиво несколько снарядов и пулеметных очередей, затем вскарабкивается на живую кучу и идет, давя, колыхаясь на ухабах; за ней остальные машины.

Три орудия стоят брошенными в панике на улице. Танки идут по ним, с треском и лязгом, крушат, ломают их.

Что дальше?! Дальше кончается улица. Кончилась деревня. Танки проскочили ее в какие-нибудь двадцать пять минут.

Но живая сила здесь еще явно уцелела и боеспособна. Чтобы покончить с деревней, надо повторить все сначала. Сделав круг, колонна снова, прежним путем, входит в Сесенью. Своей пехоты еще не видать, может быть, она подоспеет сейчас.

Теперь ясна вся трудность и рискованность боя в этих узеньких уличках.