Кировская весна 1936-1937

-Таким образом, Иероним Петрович, положение на Мадридском фронте, в целом, стабилизировалось. Республиканские части получили достаточное количество стрелкового вооружения, 50 танков и 50 самолетов, которые существенно подняли обороноспособность мадридской обороны. Атакующие части выдохлись и перешли к позиционной войне. Испанским правительством под руководством наших советников сформировано несколько оборонительных полос, повысились стойкость в обороне и боевая выучка сражающихся в Мадриде частей. Тем временем в учебном центре, дополнительно к шести бригадам, сформированным 10 октября, сформированы еще двадцать испанских и две интернациональные бригады (все – трехбатальонного состава). В каждом батальоне имеется советский военный советник с опытом командования стрелковой ротой РККА, а в каждой бригаде – двое – с опытом штабной или командной работе на уровне батальона РККА, иногда – полка. В ближайшие месяцы число самолетов доведем до 100, а танков – до 70, – доложил Начальник Генерального Штаба РККА Егоров.

– Ну что ж, Александр Ильич, думаю, с Михаилом Николаевичем можно согласиться, поскольку сформированы основные предпосылки для перехода в наступление направлением на Брунете – давайте дадим добро – согласился нарком обороны Уборевич.

15.12.36 Джорж Оруэлл

Было это в конце декабря 1936 года. Я приехал в Испанию с неопределенными планами писать газетные корреспонденции, но почти сразу же записался в ополчение, ибо в атмосфере того времени такой шаг казался единственно правильным.

Фактическая власть в Каталонии по-прежнему принадлежала анархистам, революция все еще была на подъеме. Тому, кто находился здесь с самого начала, могло показаться, что в декабре или январе революционный период уже близился к концу. Но для человека, явившегося сюда прямо из Англии, Барселона представлялась городом необычным и захватывающим. Я впервые находился в городе, власть в котором перешла в руки рабочих. Почти все крупные здания были реквизированы рабочими и украшены красными знаменами либо красно-черными флагами анархистов, на всех стенах были намалеваны серп и молот и названия революционных партий; все церкви были разорены, а изображения святых брошены в огонь. То и дело встречались рабочие бригады, занимавшиеся систематическим сносом церквей. На всех магазинах и кафе были вывешены надписи, извещавшие, что предприятие обобществлено, даже чистильщики сапог, покрасившие свои ящики в красно-черный цвет, стали общественной собственностью. Официанты и продавцы глядели клиентам прямо в лицо и обращались с ними как с равными, подобострастные и даже почтительные формы обращения временно исчезли из обихода. Никто не говорил больше «сеньор» или «дон», не говорили даже «вы», – все обращались друг к другу «товарищ» либо «ты» и вместо «Buenos dias» /Добрый день/ говорили «Salud!» /Салют, привет/

Чаевые были запрещены законом. Сразу же по приезде я получил первый урок – заведующий гостиницей отчитал меня за попытку дать на чай лифтеру. Реквизированы были и частные автомобили, а трамваи, такси и большая часть других видов транспорта были покрашены в красно-черный цвет. Повсюду бросались в глаза революционные плакаты, пылавшие на стенах яркими красками – красной и синей, немногие сохранившиеся рекламные объявления казались рядом с плакатами всего лишь грязными пятнами. Толпы народа, текшие во всех направлениях, заполняли центральную улицу города – Рамблас, из громкоговорителей до поздней ночи гремели революционные песни. Но удивительнее всего был облик самой толпы. Глядя на одежду, можно было подумать, что в городе не осталось состоятельных людей. К «прилично» одетым можно было причислить лишь немногих женщин и иностранцев, – почти все без исключения ходили в рабочем платье, в синих комбинезонах или в одном из вариантов формы народного ополчения. Это было непривычно и волновало. Многое из того, что я видел, было мне непонятно и кое в чем даже не нравилось, но я сразу же понял, что за это стоит бороться. Я верил также в соответствие между внешним видом и внутренней сутью вещей, верил, что нахожусь в рабочем государстве, из которого бежали все буржуа, а оставшиеся были уничтожены или перешли на сторону рабочих. Я не подозревал тогда, что многие буржуа просто притаились и до поры до времени прикидывались пролетариями.