Кирза и лира

— Я предлагаю, мальчики… — задумчиво, чуть растягивая слова тихо продолжила свой тост Оля, — первый тост выпить за вас. Именно за вас. За вашу мужскую, почетную, солдатскую долю — защищать нас, слабых. Всегда и везде защищать: стариков, детей женщин, Родину свою, своих родителей, дом свой… от любых, не дай Бог, страшных годин! Сегодня вы выполнили свой долг. Выдержали. Спасибо вам, мальчики! Пусть это будет самый тяжелый путь в вашей жизни. За вас, мужчин! За всех, вас! Счастья вам!

— Ну!.. — на первой половине её тоста, мы было засмущались, на второй, впору было прослезиться — таким неожиданно серьезным оказался этот первый тост. Так от души и по-доброму всё это прозвучало, что мы, как на митинге замерли, слушая в себе ответный благодарный отзвук. Сильно получилось. Просто, сильно! Дело в том, что и там, на плацу, несколько часов назад, тоже ведь звучали такие же примерно слова, с тем же смыслом, но они не цепляли так глубоко, не задевали за живое, как здесь, как сейчас, вот.

Звонко клацнулся над столом в решительном соединении тонкий хрусталь. Тоже выдержал!

— За нас — дембелей!

— За всех дембелей! — поправил Генка.

— Да, ребята, за всех!

— И за нас! — Опять уточнил Генка. — «Шир-рока страна моя родна-ая», чуваки!.. — Куда-то в песню вдруг шутливо ударился Генка. — «Много в…

— Стоп-стоп! Ты что, Генка, уже, того? Хорош, выдрючиваться, закусывай, давай.

— Настоящие мужчины после первой не закусывают.

— Закусывайте, Генаша, закусывайте, я разрешаю. А то не успеете!

— Вот, это другое дело: если женщина приказывает… Кстати, Оля, открою вам свою страшную военную тайну — на дембель вёз, но вам скажу: обогнать меня можно везде, но только не за столом, и не… в любви. Вот.

— Ой, Гена, вы наверное большой хвастун, да?

— Генка, закусывай давай, не трепись.

— Вот так всегда с ними, Оля!.. Если б вы знали, моя госпожа, — жалуясь, вдруг запричитал Генка обиженным голосом. — Как они, эти страшные мучители-воспитатели, мне надоели за целых три года! И спать мне вволю не давали, и голодом морили, и били, меня, маленького, непрерывно и всё по кумполу. Вот сюда. Смотрите, светлейшая, до сих пор, тут и тут, шишки остались! Видите? Вот, вот и вот. — Генка дурашливо крутит головой, показывая мифические шишки. — А это, хотенчики!.. — Демонстрирует теперь лицо. — Уже мало осталось. Скоро совсем их не будет.

— Генка!.. Докрутишься сейчас… посуду уронишь.

— Пусть Пашка тогда слово скажет. Скажите, товарищ старший сержант, тост.

Тосты, конечно, говорить я не умею. С чего бы это, и вообще! Я отрицательно заёрзал на стуле…

— Да, Паша, скажи тост. — Вдруг поддержала Оля. — Скажи.

— Давай, Пашка, говори. — Потребовал и Артур. — Генка, наливай быстрей.

Пришлось встать. На меня, снизу вверх, вопросительно, с интересом глядели двое моих близких друзей и любимая женщина, с очень-очень грустными глазами. Нужно было настроиться на мудрый, какой-то бодро-оптимистический застольный лад. А на душе было и радостно и глубоко грустно. Грусти было гораздо больше сейчас, она была перемешана с горькой тоской. Мысли, поэтому, путались, и сбивались. За целый день сегодня столько много разных патриотических лозунгов сквозь меня прошло, как сквозь мишень… И эти вот глаза! Очень грустные глаза!.. Очень…

— Гхы… — прокашливаюсь, в горле першит. Что говорить? — Оля! Ребята! За дружбу! За любовь!

— Вот, точно, Пашка! Коротко и классно сказал: за нашу дружбу! И за любовь!

— За любовь!

— Пьём стоя! — потребовал Генка. — За любовь, мужики, только стоя!

Потом выпили и за наших мам, родителей, и за хозяйку дома — красивую, хлебосольную, добрую.

— А можно мне сказать? — Спрашивает Артур, поднимаясь. Оглядывает всех, выпятив грудь, торжественно набирает воздух. — Товарищи! Нет, это, судари! То есть… Вот чёрт, совсем запутался, как это сказать-то. В смысле, как обратиться-то теперь ко всем вам… нам, гражданским, а? — И сбившись, весело, заливисто, хохочет над собой. — Ха-ха-ха! Обмишулился!

— Ара, — подсказывает Генка, — говори просто, как Ленин: граждане России, мол, к вам обращаюсь я, ваш великий дедушка.

— Ага, дедушка! Ты что, какой я дедушка, я еще молодой. Я еще не женат, Оля. Можно сказать не целованный ещё.

— Знаем, какой ты не целованный. — Мстительно перебивает Генка.

— Ой, Оля, вы только не слушайте их, они врут всё. Это поклёп, поклёп! Вот честное пионерское, Оля, гадом буду, ещё — стыдно сказать — почти девственник. Да!

— Кхы, кхы! — некстати вроде бы закашлялся Генка, подавившись от такого нахального заявления. — Да у него, Оля, гхы-ы, если хотите знать, в каждом пос…

В четыре руки быстренько выбиваем из Генкиной спины кашель, всключая подробности.

— А сам-то, сам-то!

— Ладно, мальчики, — смеется нашей шутке Оля. — Ладно! Я понимаю вас, вы все молодцы, и очень хорошие ребята. Я очень рада, что познакомилась с вами.