— Р-рота-а, стро-оиться на утренний осмо-отр! — С радостью бросаем заправленные кровати, быстро занимаем свои места в строю. Утренний осмотр — это еще ближе к завтраку. После него уже и завтрак!
В строю, пару секунд потолкавшись, выравниваем носки сапог и всё остальное прочее, замираем. Осмотр ведет старшина — это серьезно! — если не сказать опасно.
Размяв наши голосовые связки на приветствии, потом на перекличке, старшина переходит к осмотру внешнего вида роты и спального помещения. Процентов пять роты тут же, не сходя с места, забракованы на пятках сапог. Ха! А я успел шаркнуть щеткой. Где-то столько же процентов слетело на подворотничках. За ними пошли плохо побритые — мы вообще, по-моему, мало кто брились! Кстати, и я попал в то число. Потом, несколько ребят на плохо почищенных бляхах и пуговицах. И девяность процентов роты на заправке постелей.
Вот такая у нас боевая готовность, Р-родина!.. Пока… Извини!
— Та-ак, р-рота, пя-ать минут на устр-ранение недостатков внешнего вида. Впер-рёд, бойцы, вр-ремя пошло-о, — рокочет старшина.
Мы срываемся с места — уже учёные, знаем: в секундах наше спасение!
Я, в составе небритых, влетаю в бытовку, втыкаюсь в плотную очередь за бритвенным станком. Двое жужжат механическими машинками, другие насухую скребут щёки бритвенными станками с тупыми лезвиями «Нева». А почему тупыми? А потому что менять их некогда, просто некогда их перезаряжать, у нас секунды… Остальные «небритые» стоят в длинной очереди, нервно острят, дают бесплатные советы. Торопят…
Я, например, с собой из дома электрическую бритву не взял потому, что тогда она мне была просто без надобности, чего там брить? А станок и пачка новых лезвий «Аврора» у меня были, но я их променял в поезде на сигареты по причне отсутствия таковых, сигареты были нужнее.
То и дело оглядываю себя в зеркале, ищу, примериваясь, где там у меня борода? Что там нужно брить? Ни бороды, ни усов… Вообще нет признаков растительности. Щёки, подбородок, шея — всё, как попа младенца. Кое-где, легкий, может быть, юношеский пушок только. И придирчивая рука не находит на лице волосяной шершавости… Что там старшина углядел?
О, моя очередь! Хватаю станок, профессионально продуваю. Скребу, глядя в зеркало, туда-сюда по щекам, вверх-вниз по бороде, и там и тут от виска… Конечно без смазки, без кисточки с её мыльной пеной. Некогда тут размыливаться, некогда, — вся рота в очереди… На сухую бы успеть. Ощущения на лице возникли очень, мягко сказать, необычные, прямо таки архинеприятные. Хреновые, чтоб уж не материться. В нескольких местах очень сильно саднит, больно щиплет кожу. Рядом суетятся пацаны, торопят под руку, мешают.
— Пронин, дав-вай быстрей. Че ты там скребёшь? Тебе еще полотенцем в форточку бриться надо… Во, гля, пацаны, он уже весь порезался!
Точно! Замечаю несколько ярко-красных полосок стекающих к подбородку. Ч-чёрт! В чью-то руку передаю бритвенный станок и пальцами пытаюсь прижать места порезов. Кожа на лице от скребка-наждачки огнём горит, просто полыхает. В разных местах тонкими струйками сочится кровь. Как же её остановить?.. Ч-чёрт… чёрт… Мне передают весь вымазанный в крови маленький кусочек какого-то минерала — то ли янтарь, то ли канифоль. Говорят, это квасцы!
— Быстро прижги порезы, он останавливает кровь. Быстрей, быстрей, давай. Специально для бритья!
Прикладываю. Ох, как щиплет! Осторожно вожу твердым, щиплющим комочком по своим порезам. Размазал всё… Вроде действительно кровь останавливает! А меня уже торопят, уже вырывают этот целительный кусочек: «Хватит, чё ты, дай! Тут другие есть». Так, ладно! Теперь, чтоб не напугать роту, нужно быстренько сполоснуть лицо водой. Подлетаю к раковине, сую лицо под холодную струю воды… О, слышу, — эхом, доносится команда: Р-рота-а, ста-анови-ись!
«Успел! — радостно отмечаю я. — Побрился!» — и с мокрым лицом несусь в строй.
Контрольный осмотр.
Стоим, ждём.
Старшина, неспешно обходя строй, внимательно изучает результаты. Особенно его вдохновляют наши лицевые достижения, в смысле, которые от бритья. Глядя на нас, он, хмыкая, с удовлетворением отмечает:
— Да, уж! Да, уж!.. Орлы! Приятно посмотреть. Прям, гвардейцы! — То ли насмехаясь, то ли серьезно, его не поймешь, резюмирует старшина. Но похвала — гвардейцы! — для нас звучит приятно и вдохновляюще. Подобрав животы, невольно выпячиваем грудь, расправляем плечи. Демонстрируем лихую стать — да, уж, замуж не в терпеж, как раз это про нас. Вот они мы, гвардейцы!
— Ну, а теперь (до завтрака, на часах, почти сорок минут), как вы и просили… — продолжает, медленно расхаживая вдоль строя, старшина. Чего мы просили? Ничего мы не просили! Какая-то подлянка. Мы жрать просили. — …Будем учиться правильно заправлять кровати, — продолжает старшина. — А то, понимаешь, прямо стыдно смотреть, не говоря уж о том, чтобы кому-нибудь, такое вот безобразие и показать. Срам смотреть просто, срам! — Чуть не со слезами в голосе скорбит старшина.