Кисейная барышня

-- Ты ничего не понимаешь, дурочка... У меня серьезное дело с Бржозовским,-- от него зависит наше материальное положение.

Зиночка отмолчалась, как вообще делала, чтобы избежать сцен. На этот раз Елизавета Петровна говорила правду: она действительно выдала полную доверенность Бржозовскому, который и действовал от ея имени. Дело в том, что прииски были приобретены Ромодиным на имя жены, как это часто делается, и, кроме того, он выслал ей еще доверенность на всякия юридическия действия, чтобы не останавливать сложнаго золотопромышленнаго дела. Бржозовский принялся энергично приводить все в порядок и каждый день являлся с отчетами, сметами и разными деловыми соображениями. Они обыкновенно запирались в комнате Елизаветы Петровны, и старая Ермиловна, не дожидаясь приказа, подавала туда бутылку краснаго вина. После таких занятий Елизавета Петровна выходила из комнаты с усталым лицом и лихорадочно блестевшими глазами. За обедом она выпивала лишний стакан вина и заметно хмелела. Чтобы не выдать своего состояния "в подпитии", она накидывалась на детей с замечаниями и придирками.

-- Что это с мамой делается?-- спрашивала Милочка с детской наивностью.-- Вчера она идет по комнате и вдруг как пошатнется...

-- Ты говоришь глупости...-- спокойно заметила Зиночка.-- У мамы нервы.

Это последнее слово служило обяснением решительно всего, что делала Елизавета Петровна,-- дети уже привыкли к нему. По городу между тем уже шла громкая молва относительно Ромодиных. История с Дарьей, с необходимыми прикрасами и дополнениями, циркулировала из дома в дом, как предмет для разговоров. Особенно возмущены были дамы, которыя с благочестивою ревностью разбирали чужия дела. В самом деле, хороша семейка: милый папаша срывает цветы удовольствия и с гувернанткой и с горничной, а милая мамаша заводит амуры с женихом дочери... Бржозовский сам подавал повод к подобным разговорам, потому что вел жестокую игру в клубе, а вечера коротал у арфисток в "Аркадии", в обществе мистера Рея и Сенички Татаурова. Держал он себя набобом и сыпал чужими деньгами направо и налево. Всем было понятно, откуда могли явиться деньги у такого проходимца. Елизавета Петровна дорого расплачивалась за свои бальзаковские грехи. По пути доставалось и Зиночке, которая разыгрывала из себя наивное создание. Ромодины теперь платили тяжелую дань за ту популярность, какою пользовались до этого времени: публика неумолима ко всякой пошатнувшейся репутации, особенно когда падает видный человек. Нужно же на ком-нибудь выместить собственное ничтожество...

M-lle Бюш поступила к Черняковым, которые уже давно переманивали ее к себе от Ромодиных. Она одна знала истинное положение дел, по по обыкновению молчала и делала вид, что ничего не слышит и не видит. Как мучилась она за свою пострадавшую репутацию, никто и не догадывался по ея неприступному внешнему виду. А между тем дело усложнялось и росло, как сорвавшийся с горы снежный ком. Никто не знал, что через каждые три дня m-lle Бюш получала самыя отчаянныя письма от Ромодина, которыя проживался в Москве без всякаго дела. Он каялся в своих прегрешениях, приходил в отчаяние и молил ее не оставлять семьи. Что было ему отвечать? M-lle Бюш сначала не отвечала, а потом собрала всю свою энергию и написала откровенное обяснение, почему должна была оставить родной для нея дом. Обяснив отношения Елизаветы Петровны к Бржозовскому, она не обвиняла ее, а все сваливала на голову самого Ромодина -- он сам во всем виноват, и прощения нет. Если он не любил жены, то должен был пощадить ея репутацию, наконец -- поберечь детей. Он, и он один, толкнул потерявшуюся женщину в обятия этого проходимца и теперь только пожинает плоды собственных подвигов. "Я уж не говорю о том положении, в какое вы поставили лично меня,-- писала m-lle Бюш: -- на меня смотрят, как на предшественницу Дарьи... Кстати, что вы думаете относительно последней: несчастная девушка скоро будет матерью, и вы должны понимать обязанности порядочнаго человека, поставившаго ее в такое безвыходное и скандальное положение".