Кишиневское направление

– Бр-р… – Ласкина бил озноб; он запрыгал, пытаясь согреться. – Слышь, Кузьма, давай хоть одним глазом на фрица глянем. Говорят, что фашисты с рогами.

И он полез на бруствер траншеи.

– Дурак ты, Колян, – прокомментировал Ситников выходку Ласкина. – У них каски рогатые. Где это видано, чтобы у человека росли рога. Хотя… все может. У этой немчуры все не как у людей. Мне батя говорил. Он с Первой мировой как пришел, так и маялся до конца своих дней с легкими. Немцы газами отравили. Сволота… Слазь, а то шлепнут, как зайца.

– Ну, ты скажешь… – засмеялся Ласкин. – Они сейчас кофий пьют и мармеладом закусывают. Немцы любят порядок. У них все по часам. Мне рассказывали… Да и нам не мешало бы подбросить чего-нибудь вовнутрь, да посущественней. Где кухня?

– Балаболка… – проворчал в ответ Кузьма. – Кухня ему срочно понадобилась. Жди, сейчас тебя накормят… фрицы.

Примеру Ласкина последовали еще несколько бойцов из пополнения. Неожиданно дробно застучал немецкий пулемет, и солдаты посыпались обратно в траншею. Некоторые были ранены; послышались стоны и злая ругань.

Ласкину повезло; он только ушиб колено и расцарапал в кровь лицо.

– Схлопотал? – едко спросил Кузьма. – Ну как, заметил рога у фрицов? Хе-хе… Это они вам дали по рогам… с прицепом. Специально ради вас, придурков, фрицы завтрак отложили. И не боятся, что кофий остынет.

– Ну, паразиты! – взъярился Ласкин, передернул затвор и принялся стрелять в сторону немцев.

Выстрелы затрещали по всей траншее; обозленные донельзя таким «горячим» приемом со стороны гитлеровцев, вновь прибывшие не жалели патронов. Ответили и немцы – возле траншеи начали рваться мины.

Перестрелка разгоралась все больше и больше. Гитлеровцы встревожились не на шутку. Обычно в условиях обороны передний край безмолвен, за исключением редких одиночных выстрелов или пулеметных очередей, выпущенных в основном для острастки, а тут такая пальба. Уж не хотят ли русские пойти в наступление?

Вдруг из немецких траншей выскочили автоматчики и бросились вперед. Похоже, и среди них были горячие головы. А может, немцы просто замерзли и решили таким образом согреться. За считанные минуты они преодолели нейтральную полосу и обрушились на опешивших новобранцев…

Ласкин опомнился только во второй траншее.

– Как же так, а, Кузьма? – растерянно спрашивал он Ситникова.

Прислонившись спиной к стенке траншеи, его кореш жадно дышал широко открытым ртом.

– Ну что ты молчишь?! Стыдно-то как…

Ласкин закрыл лицо руками и медленно опустился на дно траншеи.

– Стыдно, – кивнул головой Кузьма. – Но с другой стороны мы живы остались. А кому-то не повезло… Вот только беда, что вещмешки с НЗ фрицам достались. Когда еще шамовку нам подвезут…

– Вещмешки, говоришь? – вскочил Ласкин. – Жалко стало харч? Эх! Нам поверили, а мы… Как шелупонь распоследняя!

Неожиданно Ласкин в каком-то сверхъестественном порыве вскарабкался на бруствер и закричал:

– Братва! Бей фашистскую сволочь! Ура-а!

Мгновенно освирепевший Кузьма, не раздумывая, выбрался из траншеи и побежал вслед за Ласкиным. Крики «ура», яростный свист всколыхнули передовую – пополнение в едином порыве устремилось на немцев. В траншее закипел рукопашный бой.

Ласкин вцепился мертвой хваткой в горло здоровенному детине и, рыча от злости, катался по дну траншеи. Кузьма орудовал штыком, как вилами на сенокосной страде. Но вот автоматной очередью раздробило приклад его винтовки, и он, отбросив изуродованное оружие, пустил в ход свои здоровенные кулачищи.

Немецкий унтер-офицер подскочил к Ласкину, который уже оседлал обессилевшего противника, и взмахнул ножом, но ударить не успел – кулак Кузьмы попал ему в челюсть, и гитлеровец, как подкошенный, рухнул на землю.

– Крендель, век буду помнить! – Ласкин подхватился и бросился под ноги еще одному немцу, который пытался вскарабкаться на бруствер.

Повалил и, словно ветряная мельница, заработал кулаками:

– Вот тебе, сука, – дранг! Вот тебе, пидор, – нах! Вот тебе, фашистская шавка, – остен! Получи! Мать твою…

Уцелевшие после контратаки пополнения немцы бежали без оглядки. Возбужденные, радостные бойцы окружили пятерых пленных, которые, затравленно глядя на них, сбились в кучу, словно овцы на бойне.

«А я его как влимонил!.. А он мне, падло, подножку! Нет, думаю, шалишь!..» – «Ну я его тогда штыком…» – «Вот присветил, паразит, фриц коцаный, небо с копейку показалось. Ха-ха-ха!» – «У тебя что… Вот мне под дых как двинул, гад, думал, кони брошу. Хорошо, вцепился за муде. Ох, и завертелся он, ох, и заскулил!» – «За что схватил? Ха-ха-ха!»

Шутки, смех, бравада… и горечь первых утрат.

В начале ноября штрафную роту, в которой служили Ласкин и Ситников, перебросили на другой участок фронта. Там разворачивалась подготовка к расширению плацдарма возле поселка Невская Дубравка.

По Черной речке шла шуга.

– Пошевеливайтесь! Быстрее, быстрее! – поторапливал ротный.

Солдаты с опаской ощупывали посеченные осколками борта шлюпки, кое-где пробитые навылет; сквозь пробоины, кое-как законопаченные тряпками и деревянными пробками, сочилась забортная вода.

– Поше-ел!