– Я понял. Это твоя бывшая любовница, которая относилась к тебе как к последнему дерьму, а теперь хочет, чтобы ты простил ее или даже вернуть тебя, и пока ты не увидишь ее, просто не сможешь выкинуть из головы.
– Нет.
– Я понял. Это твоя бывшая любовница, которая сейчас живет с другим, но строчит тебе сообщения о собственной неудовлетворенности. Может, она даже забрасывает тебя горячими фотками в надежде, что ты к ней вернешься.
– Нет.
– Ну да, было бы прекрасно, если бы в твоем возрасте сразу столько женщин сохли по тебе, согласен? Тебе нужна всего одна женщина, но все прочие просто кружат вокруг тебя, как вертолеты, и слепят своими прожекторами. Я прав?
– Нет.
– Я понял, – снова заявил Санчо, которого настигло внезапное озарение, – это Женщина-Трамплин.
– Да, – ответил Кишот. Лицо его при этом оставалось совершенно бесстрастным.
Санчо захлопал в ладоши.
– Так я и знал! Я всегда это знал, – вопил он. – Она – еще одна женщина, которую ты за всю жизнь любил, она разбила тебе сердце, из-за чего ты бежал от мира и жил отшельником столько лет, а теперь хочешь увидеть ее, чтобы окончательно отпустить свою старую любовь и открыть сердце для новой.
– Нет.
– Тогда что? Кем еще она может быть, кроме твоей прежней подружки? Соседкой по студенческому общежитию? Твоим стоматологом? А может, терапевтом? Банковским менеджером? Наркоторговцем? Или она твой инспектор по УДО? Инструктор по шахматам? Приходской священник?
– Это моя сестра, – разрешил все Кишот. – Когда-то очень давно я дурно поступил с нею. Думаю, пришло время уладить это.
Думаю, я знал это. Я знал, что в его голове – там, куда я не могу добраться – есть разные секреты. Но чтобы целая сестра! Это очень много. И он многое мне рассказал. Бог из машины – это когда в античном театре с небес на сцену неожиданно спускается бог и решает все проблемы. Господи, я уже вслед за ним и латынь освоил!
Это сводная сестра. Отец женился во второй раз, у него родился ребенок, отец умер, а мать… Кто знает, что с ней стало. Я этого не знаю, и он тоже не знает, а может, не хочет говорить и прячет очень глубоко внутри, в облаке, которое мне никак не сдуть. Насколько хорошо они знают друг друга? Не очень хорошо, и уж точно, не очень хорошо сейчас, они не видели друг друга уже много лет, не звонили, не писали, не обменивались сообщениями. Или они общались? Да что я знаю, хотя догадываюсь, что едва ли. Но когда-то они должны были общаться довольно плотно. Иначе откуда взяться этому, как я понимаю, противному, прозвищу? Трамплин – это же штука, на которой люди прыгают вверх-вниз, да? Чисто шлюхой сестру зовет.
Не очень-то красиво.
Но нет, он говорит мне, есть такая песня, она о трамплине в Грейсленде, месте, где всем будет хорошо. Она женщина, благодаря которой другим становится хорошо. Что ж, простите, ошибочка вышла. И ее, если она вдруг так же ошиблась, я бы за это тоже простил. Теперь он мне о ней рассказывает, и это больше похоже на житие святого, вот ей-богу. Еще двадцатилетней девчонкой она ухитрилась срубить чертову кучу бабок на Уолл-стрит. Прям охренительно много. В буквальном смысле больше, чем гора оладий в забегаловке на углу. Когда я говорю много, уж поверьте, это значит