По общему мнению, Советы должны были все отменить. В нашем внутреннем планировании в СНБ мы исходили из предположения о том, что встреча на высшем уровне будет отменена, и вопрос заключался в следующем: «Должны ли мы назначить дату новой встречи в верхах, возможно, месяцем позже, или же мы должны рассматривать ситуацию как конец усилий в этом году? Тем не менее, несмотря на эти оценки, Никсон продолжил шаги.
Через неделю после начала кризиса русский министр торговли посетил Вашингтон и попросил о встрече с президентом. Он не был на том уровне, на котором обычно допустима встреча с президентом, но мы устроили эту встречу, чтобы посмотреть, что скажет Кремль. К нашему удивлению, министр дал ясно понять, что Москва считает, что визит состоится, но это было после недели неопределенности. Это было огромное отступление в советской позиции.
Мы думали, что такое возможно, но не обязательно вероятно.
Он не смог бы отправиться в поездку, если бы советское оружие победило американские войска в конце длительного периода переговоров, которые мы вели с Вьетнамом. Никсон совершенно ясно дал понять, что не потерпит победы Северного Вьетнама.
Вот именно. У него было соглашение по договору об ОСВ и множество других соглашений.
Я согласился с ним и поддержал его.
Я согласился с резким ответом. Я не ожидал, что он отдаст приказ о блокаде, но подумал, что это очень хороший ход.
Конечно.
Нет. Никсон спросил: «Это в национальных интересах? И чего мы пытаемся достичь?» И у него был такой девиз: «Ты платишь ту же цену за то, чтобы сделать что-то наполовину, что и за то, чтобы сделать это полностью, так что тебе лучше делать дело полностью». Итак, как только Никсон был убежден в правильности направления курса, он обычно принимал самое радикальное решение, которое ему представлялось, или изобретал его.