Китай и страны Южных морей в XIV–XVI вв.

Известно, что Тямпа не подчинилась «приказу» 1436 г. и продолжала присылать посольства чаще, чем предписывалось[461]. Это вызвало при китайском дворе недовольство. Прибывшему в 1446 г. послу был задан вопрос о причине «непослушания». Посол ответил, что прежний властитель Тямпы уже умер, указа о сроках присылки посольств не сохранилось и поэтому никто о таком порядке ничего не слышал[462]. Когда в том же году из Тямпы прибыл еще один посол, ему вручили новый императорский указ, предписывавший соблюдать положенные сроки. Однако сторонники сокращения внешнеполитических связей, добившись прекращения морских экспедиций и приостановки дальнейшей активизации в направлении стран Южных морей, т. е. отказа от попыток продолжения колониальной политики, не стремились пока к радикальному пресечению посольских отношений с этими странами. На первых порах они выставляли лишь требование «нормализации», т. е. ограничения этих отношений. Поэтому китайский двор отнюдь не менял своего «благорасположения» к правителю Тямпы и послал вместе с означенным указом подарки ему и его супруге. В свою очередь это сыграло немаловажную роль в том, что императорский «приказ» не помешал присылке еще одного посольства из Тямпы в Китай в том же 1446 г.[463].

Следует отметить, что, хотя после 1436 г. тенденция к сокращению внешних связей неизменно укреплялась, это отнюдь не выражалось в резком и внезапном прекращении посольского обмена. Результаты активизации политической деятельности Китая в заморских странах в начале XV в. продолжали еще долго оказывать свое влияние. Примерно до середины XV в. посольские связи Китая с такими странами, как Тямпа, Сиам, Маджапахит, Камбоджа, и некоторыми другими оставались сравнительно оживленными. Подобно Тямпе, не соблюдала предписанного указам 1443 г. аналогичного порядка и Ява: только в одном 1446 г. оттуда прибыло три посольства[464]. Иноземные послы продолжали встречать при китайском дворе положенный прием. Нормы одаривания прибывавших послов и присылавших их иноземных властителей, сокращенные в 1425 г., в 1436 г. были вновь увеличены до прежнего уровня 1417 г.[465]. Китайский двор аккуратно направлял своих послов для исполнения процедуры титулования ванами всех иноземных властителей, которые присылали в Китай известия о своем воцарении. Теперь уже твердо установился порядок: посольство, высылаемое для совершения титулования, возглавлялось одним столичным цензором (гэй ши чжун) и одним посланцем.

Китайских послов продолжали принимать в странах Южных морей почтительно, а иногда даже торжественно. Например, китайское посольство 1441 г. в Тямпу было встречено барабанным боем, музыкой и пением и сопровождалось почетным эскортом до ворот столицы, где к послам выехал на слоне сам властитель[466].

Все это свидетельствует о постепенности, с которой получала перевес тенденция к сокращению внешних связей в Китае, хотя никак не опровергает самого факта возобладания этой тенденции после 1436 г. Чем же объясняется указанный перелом во внешней политике Минской империи? Если снова обратиться к конкретному социально-экономическому положению, сложившемуся в стране к середине XV в., мы увидим, что поворот, последовавший за 1436 г., был отнюдь не случайным.

Известный подъем в развитии производительных сил, пережитый страной в конце XIV — начале XV в., к рассматриваемому времени закончился. Началась быстрая концентрация земельной собственности в руках крупных феодалов. В 1456 г. было положено начало частным поместьям самого императора. Два вида земельной собственности — государственная и частная — были официально признаны и юридически закреплены. С ростом крупного феодального землевладения уменьшилась доля поступавших в государственную казну налогов. В результате налогообложение стало быстро увеличиваться, что повело к усилению эксплуатации непосредственных производителей.

Наряду с концентрацией земель в руках крупных собственников с середины XV в. наблюдается дальнейшая тенденция к натурализации поместного хозяйства. Крупные феодалы выступали в качестве носителей натуральной системы. Их интересы противостояли развитию городской экономики и товарных отношений в целом. Усиление их экономического потенциала порождало стремление к неограниченности власти в своих владениях, заслоняя заботу о каких-либо общегосударственных интересах. Это опосредованно отразилось на всем внешнеполитическом курсе страны.