Китай у русских писателей

Перед нами Пекин: те же циклопические стены, что охраняли его много столетий назад, охраняют его и теперь, и если вам пришлось видеть в кинематографе «Intoberance» с импозантной инсценировкой штурма стен вавилонских, то вы имеете некоторое представление о величественности пекинских стен, их колоссальных башнях-бойницах, их многочисленных гигантских воротах, как в былые времена дерзких набегов кочевников, наглухо закрываемых с заходом солнца. И когда в тихий весенний день смотришь с этих стен на Пекин, откуда весь он кажется сплошным цветущим садом с сотнями желто-золотых, причудливо изогнутых крыш дворцов, пагод и арок, тройной синей кровлей Храма неба, мерцающей вдали, дымчато-голубыми цепями гор, охвативших могучим полукольцом это море построек, эти титанические стены, то начинает казаться, что пролетели вы тридевять земель и тридевять морей и опустил вас ковер-самолет в небывалую сказочную страну.

Но сойдите в широкие главные артерии города, и вы попадаете в какой-то винегрет столетий: автомобиль, летящий во весь дух с изящной конкубинкой, охраняемой гроздьями солдат, висящих на подножках, а тут же около тротуара, а то и по самому тротуару торжественно-важный караван верблюдов с равнодушным погонщиком, привыкшим уже и к зрелищу несущихся автомобилей, и к аэропланам, парящим над городом, и которого так же мало развлекает нескончаемая вереница рикш, велосипедов, блестящих экипажей, влекомых неуклюжими буцефалами, как и традиционные деревенские двуколки, на которых, вероятно, ездили еще во времена Чингисхана.

Уанстеп и фокстрот в иностранных отелях и группы покрытых язвами нищих, бродящих с заходом солнца по мрачным хутунам с душу надрывающими рыданиями и воплями о помощи; парламентские заседания, митинги, демонстрации, миссионеры, союзы христианской молодежи и торговля детьми; китайский театр с его бесподобными артистами, с красочными, высокой художественной работы костюмами, пением и музыкой, заставляющей «деликатного» иностранца затыкать уши, но так глубоко волнующей, так много говорящей сердцу всей Азии, а рядом нахальный кино с его удивительными сыщиками и не менее удивительной моралью «заморских дьяволов»; бесчисленные хутуны, оглашаемые звонкими голосами разносчиков, выкрикивающих песенным ладом предметы их торговли; калики перехожие, взывающие о милосердии, строгие, загадочные фигуры слепых предсказателей судьбы, извещающие о себе игрой на своеобразной мандолине; странствующие мастеровые, наполняющие улицу характерными, бесконечно разнообразными металлическими звуками, и множество других «певцов» и музыкантов Пекина, делающих из него один из самых напевных городов Азии; похоронные процессии с музыкой зловеще унылой, сотнями хоругвеносцев в живописных костюмах, накинутых поверх убогого рубища, и тут же Армия спасения с барабанным боем и духовым оркестром; демонстрация протеста у стен парламента против ненавистного министра, группы студентов, агитирующих на базарах и площадях, и сын неба, император Сюан Тун, в «высокоторжественный день бракосочетания» получающий подарки от президента, высших сановников и генералов республики; дипломатический квартал с роскошными палаццо, ревниво охраняемый гарнизонами американцев, французов, японцев, индусов, а за ним Циенмэн с его кипучей жизнью, его торговыми рядами, залитыми золотом вывесок, с таинственными иероглифами, его непрерывным людским потоком, переливающимся по затопленным солнцем улицам и по всему Пекину, сотни храмов буддийских, монастырей ламаистских, даосских, мечетей мусульманских – какая-то фантастически уродливая смесь Европы и Азии, красоты и безобразия, республики с древней восточной деспотией…

И это на фоне резкой, своенравной, могучей природы: жестокий и благодетельный дракон-солнце, в июле накаляющий хутуны, как доменную печь, и при тихой погоде вдруг превращающий лютый январь в мягкий чудный апрель; внезапный неистовый северный ветер – будто сама пустыня Гоби вдруг осадила пекинские стены, – способный в один осенний день сорвать весь пышный покров с могучей растительности, а зимой заставить сибиряка-иркутянина при пяти – восьми градусах по Реомюру проклинать суровость пекинского климата; грозы, низвергающие небесные водопады, размывающие сотни китайских фанз, рушащие стены и превращающие весь город в сплошной лабиринт каналов; дождливый душный «футьен», когда растительность растет чуть не на ваших глазах… Травы, деревья, цветы, солнце, ветер, грозы – все здесь могуче, как могучи циклопические стены, могучи горы, избороздившие страну, могучи реки, в один разлив уносящие миллионы человеческих жизней.