Над обрывом вьется гладкая бетонная дорожка с парапетом, с бетонными скамейками, с мостками, с отверстиями для стока дождевой воды. Кругом тропическая зелень. Все склоны убраны магнолиями, глициниями, пальмами. Внизу раскинулся и вытянулся город. А дальше – тихий рейд с заснувшими телами кораблей, залитая огнем жемчужно-синяя вода и голубая дымка опаловых материковых гор.
Взбираюсь на самую вершину Пика, сажусь на край гранитной кручи и долго созерцаю неизгладимый вид…
Гонконг!..
В сознании проносятся обрывки детства, романы Буссенара – притоны и китайские таверны, звон золотых дублонов, табачный дым и опиекурильни, ценители морей, конкистадоры и знаменитые гонконгские пираты…
Последние еще сравнительно недавно носились по волнам на своих косматых черных джонках и с дерзкою отвагой грабили прохожих.
Соединившись прочным кокосовым канатом, беззвездной ночью две джонки становились на пути купца в узком протоке между островами, и выжидали жертву. Купец напарывался на канат, своим движением подтягивал к бортам кровавых хищников и попадал в их лапы.
Теперь о них почти не слышно.
Английские мониторы, митральезы Гочкиса и брандспойты с кипятком заставили их обратиться к иному, быть может, менее прибыльному, но более почтенному труду.
Внизу сверкает море.
Оно горит расплавленною чашей из жемчугов, сапфиров, изумрудов, переливается стоцветными огнями и дышит влажным испарением. Как огневые искры, разбрызганы тела бесчисленных судов. Как будто на гигантском пастбище из сочного голкондского сапфира пасутся золотые кудрявые барашки.
Могу же я быть импрессионистом?
А сверху пламенное око льет расточительный поток, пригоршнями швыряя золотые ланы…
Палящий зной сменяется прохладой, и загораются вечерние огни.
Облокотясь о борт прикованной к буйку железными цепями «Азии», в раздумье созерцаю город.
Теперь он исключительно красив.
Пик унизан яркими очами. Огни ползут все выше, выше – не разберешь, где звезды, где огни. Над мачтами сверкает Орион. Звучит плеск весел, стук уключин, тягучая таинственная песня.
О чем поет неведомый певец?..
Передо мною вырастает фигура капитана.
– Ви гетс?
Его зовут Оскар Даль. Типичный морской волк, широкий, кряжистый, с седыми мохнатыми бровями, из-под которых смотрят острые глаза. Он дружески хлопает меня по плечу, кидает несколько слов, ведет в свою каюту.
Обширная комната, разделенная синим занавесом из золоченого китайского шелка на две равные части, убрана с большим вкусом. Чувствуются уют, домовитость. Все располагает к интимности.
Комната уставлена низенькими диванами и мягкой бархатной мебелью. На стенах картины в масленых красках, ряд фотографических портретов, гравюра с изображением турецкого паши, любующегося обнаженною одалиской.
На письменном столе, поджав под себя маленькие толстые ноги, смеется бронзовый Будда с жирным отвислым животом. На нем японская лакированная клетка с желтою канарейкой.
Мы пьем коктейль.
Капитан вспоминает старый Санкт-Петербург и ресторан Лейнера, в котором подавалось такое чудесное пиво. Потом переносится в Ригу с доппель-кюммелем и бальзамом у Отто Шварца. Хохочет, затягивается трубкой и на мгновение исчезает в клубах дыма.
– Доннерветтер!
В открытое окно иллюминатора дышит черная гонконгская ночь.
Журчит вода, меланхолически звучит плеск весел, стук уключин и тихая неведомая песня:
Улиу-улиy-улиу.
А. Ивин
А. Ивин – псевдоним советского ученого-китаеведа и публициста Алексея Алексеевича