Сквозь дымную завесу уже проглядываете исполинский город.
Его таинственные контуры рисуются все резче и резче. Мелькают доки и пакгаузы, леса высоких мачт и нескончаемые трубы. На пристанях, как взбудораженный гигантский муравейник, кипит, гремит, переливается движение и жизнь.
Доносится железный лязг цепей, скрип кранов, визг канатов, гортанный крик носильщиков и кули, звонки трамвая, рев сирень и несмолкаемые шумы пробудившегося дня.
С тяжелым грохотом ползет якорная цепь.
Глава закончена.
Передо мною новая страница…
Иду по Бэбблинг-род, сверкающему солнечным огнем, движением и красками пылающего дня. Я тотчас же теряюсь в снующей многоликой, многотысячной толпе, среди звонков трамвая, крика рикш и рева мчащихся беззвучно мотокаров.
А дальше – Нанкин-род, главная шанхайская артерия, перерезающая город. Здесь все еще богаче и роскошней. Кричащие витрины магазинов, иероглифы, пестреющие вывески и флаги. Шелка и золото, тропические ткани, сигары, фрукты, драгоценные каменья. Отели и разменные конторы. Часовщики, меха и принадлежности для спорта. А в самом центре, друг против друга, многоэтажные, залитые несказанными богатством, два конкурента, шанхайские Вертхеймы – Сэнсер и Винг Он и Кº.
Повсюду желтый мир.
Мужчины в шелковых ермолках, в коротких куртках, в длинных балахонах, в чулках и в мягких улах, с очками на носу, серьезные, степенные, спокойно замкнутые. Белые халаты богачей и синие, в заплатах, штанишки рикш и кули.
Смеющиеся беззвучным смехом маленькие женщины с гладко прилизанными волосами, в сиреневых, в лиловых, в желтых блузках, в таких же панталонах, в серьгах, в перстнях и прочих драгоценных безделушках. У девушек, таких же узкобедрых и безгрудых, не лишенных своеобразной миловидности, прическа в виде челки, а длинная коса с блестящим черным волосом напоминает конский хвост. Шныряют под ногами бойкие маленькие китайчата. И кепки, кепки – без конца…
Китай эмансипируется и пробуждается от векового сна.
На улицах не редкость встретить щеголеватых молодых людей с раскосыми глазами на матовом лице, в изящном европейском платье, благовоспитанных, владеющих английским языком, с манерами и выправкою сноба. И даже китаянки меняют понемногу панталоны на узкие пакеновские юбки и не уродуют, как некогда, ступню.
Китай преображается и вместе со старою одеждой сбрасывает вековой уклад. Он приобщается к иной цивилизации. Но еще много лет будут струить Янтсешанг и Вангпу свои мохнато-желтые, быстро текущие, таинственно лепечущие воды, овеянные легендами буддийских храмов, драконовыми сказками и запахами рисовых полей…
В вонючих разбегающихся переулках ряд лавок и харчевок с китайской гастрономией, стены унизаны копчеными окороками. От потолка спускаются бечевки с висящими на них в ощипанном и освеженном виде пулярками, фазанами, утками и прочей битой птицей.
Прилавки заняты какою-то необыкновенной снедью. Трепанги, рыба, потроха. Сушеные лягушки, устрицы, чилимсы, какие-то яички, коконы, жучки и маринованные черви. Медузы, спруты, скаты. Какие-то неведомые овощи – морская капуста, саланганы, водоросли, травы. Наконец, банки с китайской пастилой, вареньем, орехами и леденцами.
В этих харчевках есть и напитки, начиная от известной гаоляновой водки «ханшин», кончая местными китайскими винами. Они содержатся в больших дубовых чанах. Особенно славится вино из «ужей» и «обезьян».
Эти вина называются так потому, что указанные животные много лет подряд выдерживаются в этих сосудах, придавая жидкости своеобразный острый вкус. Вино из «ужей», как говорят, придает ловкость и силу. Вино из «обезьян» усиливает любовное наслаждение.
К сожалению, я их не пробовал и не могу поэтому подтвердить свойства этих изумительных напитков…
Из настежь раскрытых уличных кухонь плывет удушливый чад. Полуголые повара готовят любимые китайские блюда – жарят в больших чанах на бобовом масле рисовые лепешки, пекут сладкий красный картофель, месят тесто для пельменей и мясо из требухи животных и птиц.
В углублениях за столиками, вокруг дымящих смрадом кухонь, рикши и кули смакуют деликатесы китайской кулинарии. Из маленьких глиняных чашечек пьют ароматный чай. Играют в карты и в кости, ожесточенно ругаясь на своем гортанном наречии.
Возле трактира скопилась толпа грязных безработных китайцев. Они застыли с полуоткрытыми слюнявыми ртами и жадно глотают острые запахи пищи.
Трещит жаровня, клубится едкий чад.
Хозяин ловкими ударами отхватывает требуемую порцию, обильно поливает острыми настойками, намазывает разноцветными приправами и, улыбаясь, предлагает покупателю. Китайцы – исключительные гастрономы. Их кухня тоньше и острее прославленной французской кухни. В этом искусстве у них нет конкурентов. Все очень вкусно и вполне съедобно. Не следует лишь спрашивать о материалах.