Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

Те, кто служил правителям при дворах центральных государств или в императорской столице, рассматривали внешний мир как последовательность зон, уровень цивилизованности в которых снижается по мере удаления от центра. Конфуций замечает: «Если даже у и ди [варварских племен] есть свои правители, им никогда не сравниться со всеми ся [китайскими царствами], лишенными правителей» («Лунь юй», 3.5). Другими словами, лучше быть безголовым китайцем, чем мозговитым варваром. Тем временем конфуцианский философ Сюнь-цзы (ок. 335–238 гг. до н. э.), который был родом из Чжао, а служил в Ци и Чу, говорил о «Великом божественном порядке», в рамках которого центральные царства найдут должное применение примитивной варварской периферии: «В том, что Небо укрывает, а Земля взращивает, есть предельно прекрасное и есть бесконечно полезное. Тем, что прекрасно, украшают мудрость и добродетель, а тем, что полезно, кормят народ, и таким образом наступают покой и счастье. Это и есть Великий порядок» («Сюнь-цзы», 9–14)[16]. Племена и кочевые народы, которые окружали срединные земли Китая, иногда сравнивались с животными: они принадлежали к биосфере, в которой живые существа питались сырым мясом, а не приготовленным зерном, одевались в звериные шкуры и говорили на странных языках, напоминавших звуки, издаваемые зверьем и птицей.

При этом подразумевалось, что те, кто отказывается преобразиться под цивилизующим влиянием китайской власти, обречены на исчезновение с карты мира. Многие китайские мыслители поясняли очеловечивающее влияние цивилизации, культуры (а позже и империи), обособляя друг от друга центральные земли и окраинную периферию. В этом биполярном видении мир делился на «внутреннее» и «внешнее». Конечно, в значительной степени это предопределялось особенностями восприятия или политической риторикой. Символический ареал Поднебесной и ее реальная власть и влияние редко совпадали полностью. Воображаемая география запечатлевалась в императорских парках и описывалась в поэтических произведениях уже в эпоху Хань. Таким образом, разум в своих странствиях мог выходить далеко за пределы физически зримого мира. Хорошие примеры того, как работает географическое воображение, можно увидеть в «Каталоге гор и морей» («Шань хай цзин»). Этот любопытный трактат ведет читателя по миру, предлагая описания неведомых созданий и мест, которые, как считалось, мог видеть легендарный Юй Великий — этот герой путешествовал по землям, которым предстояло стать Китаем, после того как спас их от затопления при разливе реки Хуанхэ. Каждый уголок мира являет смешение людей, духов, животных и прочих диковин, наряду с реальными и мифическими достопримечательностями:

В Великой пустыне находится гора Бутин. Там кончается река Блестящая. [Там] есть люди о трех туловищах. Жена Предка Выдающегося (Цзюнь) Небесная дева (Эхуан) родила [людей] царства Трехтуловищных. [Они принадлежат] к роду Тао, питаются просом, приручают четырех птиц. [Там] есть [священный] омут. Он квадратный, от четырех [его] углов расходятся дороги. Северная подходит к Черной речке, южная — к Великой пустыне. Северная часть [омута] называется Пучина Малого Покоя. Южная часть называется Пучина Исхода. Здесь купается Шунь («Шань хай цзин»)[17].

Хотя воображаемые места берут начало из мифов и легенд, само описание чуждых земель и невиданных созданий воспринималось как способ управлять ими. Назвать — значит объяснить, даже если вам вряд ли посчастливится увидеть эти неведомые края и их обитателей своими глазами.