Китайская цивилизация

Из организации культовых групп возникло новое представление об идее родства. Пока семья оставалась неразделимой, она смешивалась с идеей о единосущности. Но среди знатных лиц, имеющих право совершать обряды культа предков, организуемые в Храме предков трапезы случаются чаще и обладают большим весом, чем совместные пиршества, собирающие всех обладателей одного и того же имени. Создаваемое жертвенным сотрапезничеством родство выглядит более прочным среди лиц, чаще других пирующих сообща. И в самом деле, среди знати наряду с существованием четырех культовых сообществ (помимо большого «цзуна») имеются также четыре степени траура, позволяющие оценивать побочное родство. Родство тем слабее и траурные обязанности тем легче, чем реже побочные родственники, образующие более широкое культовое сообщество, общаются между собой в Храме предков. Хотя узы родства все еще определяются принадлежностью к одной группе, они начинают выглядеть проистекающими из связей соседства, потому что изменяются в зависимости именно от него. Но жертвенные собрания в Храме предков еще отличаются и иным характером от эгалитарных пиршеств неделимой семьи. В своем качестве служителя культа глава каждого культового сообщества играет роль первого плана. Именно через его посредство члены культового сообщества общаются с предками и общаются между собой. Похоже, что предшествующее общению жертвоприношение помогает концентрации у главы группы добродетели, которую в дальнейшем он старается распространять среди других ее членов. Эта добродетель не отличается от сущности семейного начала, но у вождя, являющегося центром культа, вроде бы приобретает высший характер и даже что-то возвышенное. Когда от вождя она переходит к другим членам сообщества, то приносит с собой нечто большее, чем простой принцип единосущности; распределяемая им вместе с жертвенным мясом благодать («фу») передается другим участникам группы как часть его престижа, его доля власти, могущества. Никто не воображает, что добродетель, которую он ощущает возросшей, могла бы проистекать не из него самого и бить в нем ключом, как и в каждом из его близких: он видит в этом как бы возрождение высшего источника власти, вызвать который к жизни способен только служитель культа. Именно этот служитель выглядит творцом принципа родства, связывающего между собой членов семейного сообщества. Хотя семейные узы и заставляют по-прежнему предполагать существование между сородичами единосущности, более решительно они вызывают мысль о принципе престижа, которому приписываются творческая действенность и трансцендентность. За главой культа признается своего рода высшая позиция, обязывающая носить по нему траур высшего уровня. Творцами родства начинают признаваться выделяемые из всего круга сородичей родственники по восходящей линии и перворожденные. Более глубокие и поддающиеся анализу представления, взаимосвязанные идеи о домашнем могуществе и родственной близости оттесняют более смутное чувство о сущностной тождественности.